Друзья вместе с прочими арестантами выбрались на широкий тюремный двор. Втроем. Т’Гуран уже пять дней как отправился на привилегированный этаж. А с ним и Дольбрайн, и еще десяток одетых попристойнее заключенных. Скорее всего, представителей купечества или даже благородных, но разорившихся семей.
Яркое солнце, синее, прозрачное до головокружения небо, легкий ветерок, набегающий с залива, недолго радовали покинувших узилище людей. Очень скоро оказалось, что солнце не только светит и греет, но еще и палит, и никакое движение воздуха от него не спасает.
Над толпой поднималась застарелая вонь немытых тел, смешанная со свежим потом. Противно, но в сравнении с бадьей для нечистот – просто свежесть зимнего утра.
Никогда Антоло не мог себе представить, насколько много в городской тюрьме помещается народа. Несколько сотен. И это по большей части первый этаж. Со второго и третьего совсем мало, а четвертый, если верить все тем же упрямо блуждающим тюремным слухам, и вовсе пустовал.
Их поставили в какое-то подобие строя – десять кривых (как бычок пописал, говорят табальские крестьяне) шеренг. По бокам замерли надсмотрщики с дубинками и шестами. На угловые башенки, сбитые из жердей и явно наспех – нарочно к этому случаю, – поднялись арбалетчики. Вдоль забора прохаживались сурового вида стражники в кожаных бригантинах с огромными боевыми котами на поводках. Серые в дымчатых разводах звери – с теленка ростом – щурили медово-желтые глаза и зевали, обнажая острые клыки и вытягивая длинные розовые языки, смешно загибающиеся на кончиках.
– Чего это они? – озадаченно буркнул Вензольо, бросая косые взгляды по сторонам.
– Может, в другую тюрьму поведут? – Емсиль приподнялся на цыпочки, стараясь увидеть хотя бы кусочек улицы за оградой.
– А эта что, пустой стоять будет? – поразился стоящий справа худенький парнишка, светловолосый и вихрастый, пойманный городской стражей, когда обчищал карманы пьяного купца. Как выяснилось, мальчишка отстал от корабля, привезшего железную крицу из-под Верны, долго скитался и голодал, пока не решился на бесчестный поступок. Он оправдывался, что хотел забрать не все завалявшиеся у пьянчуги скудо, а лишь на кусок хлеба. Из-за манеры тянуть шею при разговоре и взмахивать руками, словно крыльями, незадачливый юнга получил кличку Цыпа.
– А ее сломают, – ответил Антоло, наблюдая, как округляются глаза морячка.
– Что, правда?
– А ты как думал? С тюрьмами всегда так. Постоит десять лет, а потом ломают. Это проще, чем чистить и вшей с клопами выводить, – храня серьезнейшее лицо, подтвердил Емсиль.
– Так там же люди остались! Ваш товарищ же! А фра Дольбрайн! И…
– Разговорчики! – беззлобно рявкнул проходивший мимо охранник. Взмахнул дубинкой больше для вида.
Цыпа сжался, втянул голову в плечи. Антоло дружески толкнул его локтем.
– Да ладно, я пошутил насчет тюрьмы.
Парнишка кивнул.
– Делать вам больше нечего, как т’епаться по пустякам, – процедил сквозь зубы Вензольо. Дни, проведенные в темнице, не радовали никого, но прежде жизнерадостный каматиец стал почему-то особенно злым и нетерпимым. Нет, не то чтобы он совсем не признавал шуток, но теперь веселье у него вызывали только неудачи соседей по камере. Поскользнулся, споткнулся, ударился или по случайности выронил миску с похлебкой – тут уж Вензольо ржал не хуже стоялого жеребца. – Думайте лучше, как шку’ы свои спасти!
– Да уж подумаем, – решительно ответил Емсиль, смерив каматийца презрительным взглядом.
– Я сказал – разговорчики! – Надсмотрщик остановился, нахмурился, покрепче перехватил дубину.
– Все, все, молчим, – заверил его Антоло.
– Глядите у меня!
Табалец дурашливо вытянулся в струнку, развернул плечи.
Сторож не выдержал и прыснул. Махнул рукой, мол, что с вас возьмешь, баламуты! Пошел дальше.
Емсиль с Антоло обменялись взглядами. Они уже привыкли не задевать Вензольо, иначе он начинал кричать, брызгать слюной и рано или поздно получил бы по шее, а это привело бы к окончательному распаду дружбы, чего ни барнец, ни табалец не хотели.
– Ух ты! Кто это? – хриплым шепотом проговорил Цыпа.
По толпе заключенных пробежала волна. Ропот, говорок, неясный шум, в котором слышались удивленные восклицания.
Антоло взглянул через головы впередистоящих. Вдоль жалкого подобия строя шагал дородный мужчина средних лет – на взгляд, не меньше сорока с гаком – в расшитом золотым позументом темно-синем камзоле и высоких сапогах с длинными шпорами, которые цепляли пыль и подбрасывали ее вверх маленькими фонтанчиками. Его голову венчала шляпа с небольшими полями, украшенная пестрым фазаньим пером.
– На ’укав, на ’укав гляди… – прошипел Вензольо.
– Чтоб я сдох без ужина! – охнул Емсиль.
И верно. Было от чего изумляться. На рукаве приближающегося к ним военного сверкали сразу два золотых банта.
Генерал!
Что такая важная птица делает в тюрьме? Пускай даже это главная тюрьма Сасандры…
Просто так генералы даже по улицам не ходят. Либо их возят в закрытом портшезе, либо они мчатся галопом под веселый посвист плетей, распугивая прохожих, в окружении свиты, состоящей из ординарцев и адъютантов. А тут вдруг пешком, мимо вонючих арестантов да по пыльному неметеному двору.
Антоло загляделся на важного гостя, надутого, словно индюк, и блестящего, подобно павлину, и не сразу заметил суетящегося рядом с генералом сутулого человечка с лицом, изможденным постоянным несварением желудка и больной печенью. Начальник тюрьмы. Ну, его-то, отсидев едва ли не месяц, грешно не запомнить. Его рукав тоже украшали два банта, но серебряные. Всего лишь капитан. Еще недавно его звание казалось студентам очень высоким. Что ж, все познается в сравнении.
Начальник тюрьмы на ходу что-то объяснял заезжему генералу, взмахивая правой рукой так, будто рубил врагов в конной атаке. Но гость отмахивался от него, словно от назойливого слепня.
Достигнув приблизительно середины строя, они остановились.
Генерал подбоченился, опустив ладонь на рукоять меча, оглядел толпу, презрительно оттопырив нижнюю губу. Капитан, стоя на полшага позади, выпучил глаза, задвигал бровями и показал кулак кучке надзирателей. Те встрепенулись, приосанились, развернули плечи. Вперед выкатился низкий, но пузатый сторож. Про таких говорят – что поставить, что положить.
– Слушайте, бездельники! – заорал он густым, трубным басом. – Слушайте сиятельного господина генерала, благородного Риттельна дель Овилла!
От неожиданности – надсмотрщика знали многие, но о его чудесных способностях не догадывались – заключенные смолкли.
