стороне, спавшие под одним кровом воины чувствовали отголоски старинного побратимства. Они звали друг дружку односумами.
– Верно, пан Войцек, не продадим и не выдадим! – за всех ответил Юржик Бутля, а остальные закивали, затрясли петушиными и фазаньими перьями на шапках.
– Ну, коли так, благословляю вас в дорогу, чада мои возлюбленные! – Богумил Годзелка вознес над головой трехпалую веточку. – Да поможет вам Господь, укрепит в лишениях и тяготах. В добрый путь!
На последнем слове митрополит Выговский всхлипнул горлом и запнулся. Он махнул рукой, прощаясь, и отвернулся, смахнул украдкой слезу с уголка глаза.
– По коням! – возвысил голос Войцек, а когда увидел, что команда выполнена, молча развернулся и направил вороного во тьму.
Проезжая мимо Ендрека, пан Войцек шепнул:
– Не жалеешь, студиозус? Теперь п-проситься будешь – не отпустим.
– Не буду, – упрямо сжал губы парень.
– Добро. Т-твой выбор.
Копыта размеренно топали по мягкой земле, поскрипывала свежесрубленная ось телеги. Люди ехали молча. Ни шуток, ни прибауток. Слишком серьезной оказалась задача. По охваченной смутой, чужой по духу и говору части страны провезти сундук с золотом. Да не куда-нибудь, а в далекий южный город Искорост. Им предстояло пересечь Тесовское, Терновское, Хоровское воеводства, пристрыпские степи, где набег кочевников возмущал, но не удивлял, и добраться едва ли не к южным пределам Угорья, где на берегу реки Стрыпы, в отрогах Грудкавых гор и притулился торговый город Искорост.
Пан Зджислав проводил удаляющуюся кавалькаду взглядом. Зачем- то потеребил тисненый пояс, погладил пальцами то его место, где недавно висел кошель с деньгами, перешедший в собственность Меченого. Богумил стоял молча. Шевелил носком сапога кривой узловатый сучок, похожий на засушенную кроличью лапку.
Только пегий конек Пятрока фыркал и тряс головой. Жаловался на отсутствие хозяина.
– Достойно ли поступаем, твое преподобие? – первым нарушил тишину пан Зджислав.
– А я тебе не Господь, – неожиданно резко ответил архиерей. – Чай не отрок несмышленый. – Он покосился на неподвижно застывших карузликов. Они больше напоминали каменные изваяния, чем живые существа. Уверенные в себе и спокойные. Бороды вперед, пальцы уютно устроены на рукоятках тяжелых, изукрашенных искусным узором чеканов. – Все едино назад ходу нам нет.
– Да, – согласился подскарбий. – Теперь нет…
Осторожно ступая, вернулся Пятрок. Откашлялся, привлекая к себе внимание.
– Говори, чего уж там, – милостиво разрешил Зджислав. – Ушли?
– Ушли. Вокруг все тихо.
– Хорошо, – кивнул пан Куфар.
– Ну и слава Господу, что ушли. И что все тихо, тоже благодаренье ему… – Пан Богумил потер ладонь о ладонь. – Не отметить ли нам, братие, успешное дело? Чего стоишь, Зджислав?
Подскарбий тяжко вздохнул:
– Ой грех, твое преподобие, ой грех…
– Что ты скулишь, как щенок побитый? – нахмурился митрополит. – Давай доставай вино. А грехи я на себя возьму, коли ты такой нежный.
Пан Зджислав кивнул Пятроку, и тот, обернувшись молнией, притащил увесистый кожаный мех.
– Там и кружки, кажись, были! – Богумил не спрашивал, а утверждал.
– А то! – Пятрок тряхнул левой рукой, дозволяя содержимому тряпчаной сумки приглушенно звякнуть.
– Вот и чудно! Мастер Хнифур, подводи своих молодцев. Заслужили.
Оловянных кубков оказалось в сумке ровно семь. По числу оставшихся. Пятрок выдернул заменяющую пробку кочерыжку и ловко разлил густое, кажущееся в ночи черным вино.
– Ну, почтенные, – бывший патриарх Великих и Малых Прилужан первым поднял кубок, – за успех нашего дела. На погибель желтым «кошкодралам»!
Он поднес сосуд ко рту и задержался на мгновение, втягивая терпкий аромат напитка хищно вырезанными ноздрями.
– Ох, и хорошо вино!!! – Пятрок размашистым движением стряхнул недопитые капли на траву. – Еще по одной?
– Себе наливайте, – милостиво разрешил Богумил, не торопясь пригубливать.
Зджислав омочил пушистые усы, не поднимая глаз от питья.
Ординарец не заставил себя уговаривать. Мигом разлил остатки, не обидев карузликов. Со вздохом отложил мех в сторону. Дорогое вино, привозное, из Султаната. Не каждый день выпадает таким душу потешить.
Второй кубок пошел еще легче и приятнее, чем первый. На языке смешались сладость и терпкость, а едва ощутимая крепость приятно обожгла горло.
– Ох, хорошо! – мечтательно протянул Пятрок, кончиком языка слизывая последние капельки с усов. – Чудо, как хорошо!
И вдруг острая боль сжала его сердце, как когтистая кошачья лапа пойманную пичугу. Сжала, отпустила. Сжала сильнее…
Рука против воли рванула ворот, стараясь облегчить дыхание.
«Что ж такое? Что случилось?»
Пятрок хотел выкрикнуть эти слова вслух, но не смог. Горло стиснул спазм. Ни вздохнуть, ни охнуть, как говорится.
Он поднял ошалелые глаза и увидел, что мастер Хнифур стоит на коленях, придерживая бессильно обвисшего карузлика в зеленом гугеле – кажется, Эллюра. А где ж остальные? Затуманенный взор не давал в точности разобрать, что же происходит вокруг. Лишь яркая картинка – пан Зджислав Куфар, брезгливо отбрасывающий нетронутый кубок, – осталась в угасающем сознании Пятрока…
– Вот и все, Зджислав, а ты боялся.
Богумил аккуратно, не расплескав ни капли, поставил свой сосуд на землю. Медленно подошел к застывшим карузликам. Ни один из них не подавал признаков жизни.
– Наперстянка, – зачем-то проговорил архиерей. – Дешево и надежно. Эй, Зджислав, очнись!
Подскарбий хотел что-то ответить, но трясущаяся челюсть превратила слова в невнятное блеяние.
– Иногда, Зджислав, приходится брать грех на душу. Ради великой цели не зазорно. Пойдем, пойдем… Нам теперь молиться надо. Грехи отмаливать.
И он схватил совершенно потерянного пана Куфара за рукав, увлекая его во тьму.
