стало?
Пан герба Ворон засопел, желваки заиграли на его скулах.
— Вот так вот! — сердито проворчал он. — Прямо сразу и с памятью…
— А с чем? — не сдавалась Аделия. — Может, с совестью? Как по мне, так лучше думать, что ты от старости память утратил, нежели понятия о чести, как некоторые.
— Ты как говоришь? — задохнулся пан Божидар.
— А как я должна говорить? Королевна я здесь или нет?
— Довольно! — махнул рукой пан Ворон. — Признаю. Говорил его величество и про полкоролевства и про руку и сердце.
— Вот видишь! — обрадовалась Аделия. — А вы, панове? — Она повернулась к Тишило и Стойгневу. — Подтверждаете?
Пан Ланцюг кивнул, а полещук довольно прогудел:
— Само собой подтверждаю. Что сказано, то сказано…
— А что сделано, то сделано! — Королевна сотворил знамение Господнее. — Значит, все рыцари подтверждают…
— А меня спросили? — перебил ее пан Божидар.
— Спрашивали, так ты вместо честного ответа такое морозить начинаешь… — презрительно сморщила верхнюю губу Аделия.
— Я? Морозить? — задохнулся толстяк. — Да я…
— Ты дождись, пока я с батюшкой поговорю. Там и до тебя черед дойдет! Наведу тут у вас порядок!
На взгляд Годимира, Аделия совершенно напрасно топталась пану Божидару по больным мозолям. Начудил-то он преизрядно, но чем кидать в лицо обвинения и угрозы, лучше было бы выяснить сперва, что же его толкало на черные дела. Может, и есть какие-то свои, одному ему понятные резоны. А может, и не злоумышлял он вовсе, а бестолковые, но старательные стражники сами что-то перепутали и устроили драку в воротах? Вот сесть бы рядком да поговорить бы ладком, тогда истина наружу и проявится. А так что? Пустое сотрясение воздуха и совершенно бесцельная грызня с каштеляном, правой рукой его величества. А ведь, чего доброго, он и короля против настроит, и сам сможет шаги предпринять ради мести пустяковой и во благо растоптанного самолюбия.
Видно, пан Ворон подумал о том же. Он звучно откашлялся:
— Твое высочество, ты там распоряжалась насчет пана Годимира…
— Верно, распоряжалась. В часовню его — пускай постится. — Она хитро улыбнулась. — А я бы перекусить не отказалась. Пан Стойгнев герба Ланцюг, пан Тишило герба Конская Голова! Вы, надеюсь, не откажетесь побыть поручителями при будущем рыцаре?
Поименованные паны дружно закивали головами. Потом опять глянули друг на друга и замерли, до смешного единообразно задрав подбородки.
— Вот и славно! Теперь проведите меня к батюшке.
Аделия развернулась лицом к Божидару и Добриту. Годимир словно перестал для нее существовать. Довольно странно, если учесть ее слова о руке и сердце…
— Пошли, пан… Пошли, — поманил его рыцарь в васильковой суркотте. — Ведь, поди, не знаешь, где часовня, не знаешь? Оружие-то отдай…
Ах, да! Молодой человек едва не забыл, что перед посвящением в рыцари меч, корд и прочее рубяще-колющее оружие положено отдавать. Не к лицу являться перед образами Господними, обвешанным железяками, предназначенными для отнятия жизни.
Годимир отстегнул ножны с мечом, с почтительным полупоклоном передал их пану Конская Голова. Далее последовал корд. Он оказался в руках пана Стойгнева.
— Вот! Другое дело, другое. Теперь за мной. За мной.
Уже покидая залу, словинец обернулся. Аделии не было. Очевидно, они с Добритом и Божидаром ушли раньше.
«И не попрощалась!» — подумал Годимир, и вдруг ему в голову будто постучался кто: «А как же с письмом — весточкой, как сказал Сыдор, — которую главарь разбойников намеревался пану Божидару передать? И что может связывать двух настолько разных людей? Знает ли ответ королевна? Или все ее слова и действия как раз и направлены на исполнение великой идеи — короля всего Заречья? А что же тогда будет с ним, Годимиром из Чечевичей? Он, в конце концов, странствующий рыцарь, а не игрушка в руках интриганов!»
— Пришли, пан Косой Крест! — Локоть пана Тишило чувствительно ткнулся ему в ребра. Хорошо, хоть с другой стороны, не там, где перелом. — Ты что, заснул на ходу?
— Задумался, — честно, как на исповеди, ответил драконоборец.
— А-а-а! — протянул пан Конская Голова. — Это, конечно, оправдание. Ничего, думай, думай… Перед посвящением полезно. Только в мое время молодые рыцари мало думали, зато за меч хватались, когда надо.
— Еще бы! — сквозь зубы выплюнул пан Стойгнев, как бы ни к кому не обращаясь. — Что еще с полещуков диких взять?
Тишило нахмурился и засопел.
— Довольно, панове, довольно, — вмешался пан Криштоф. — Входи, пан Годимир. — Он толкнул ладонью дверь — в полумраке часовни медово желтели резные лики Господа, отражая огоньки четырех свечей, установленных по углам престола. Пахло растопленным воском и ладаном.
Молодой человек сотворил знамение и вошел.
— Ну, пан Годимир, до утра, — проговорил ему в спину Криштоф. — Молись, думай о жизни… о жизни. И о рыцарском долге, само собой… — И совсем тихонько добавил, чтоб не расслышали отошедшие довольно далеко от порога поручители. — Ты не переживай, если что не заладится. Не переживай. Аделия, конечно, панна напористая и с норовом, но король Доброжир, когда упрется… когда упрется, тоже крепко стоит. Не сковырнуть. Что меж ними выйдет кроме криков, споров и слез, я, признаться, не знаю. Не знаю. Ну, все. До утра, пан Годимир из Чечевичей.
Дверь захлопнулась, отрезая словинца от суетных событий сегодняшнего дня, коридоров замка, интригующих и злоумышляющих людей. От всего того, что называют светской жизнью. Остались лишь тишина, слабое мерцание огоньков, потрескивание фитиля.
Годимир подошел к алтарю и опустился на колени перед престолом.
На искусно вышитом антиминосе[38] воздевал очи горе принимающий смерть на колу Господь, Пресветлый и Всеблагой. Черные фигурки проклятых басурман, истязающих основателя Веры, теснились по краю платка.
Следовало бы успокоиться, отрешиться от бремени всего земного, прочитать несколько молитв. Лучше всего, «Славься, Господи, в веках» или «Благодарственную». Да каждую раз десять. Но в голову почему-то лезли совсем не благочестивые мысли. Слишком много вопросов накопилось в последнее время, а ответов на них нет и не предвидится в ближайшем будущем.
Плохо это. Грех.
Когда ты, пан Годимир, странствующий рыцарь из Чечевичей, последний раз молился? А причащался? А исповедовался?
То-то же…
Молодой человек осторожно, словно пойманную птичку, взял напрестольные «Деяния Господа». Раскрыл на первой попавшейся странице. Нужно, просто необходимо настроить себя на праведный лад. А поразмышлять о жизни, о друзьях и врагах, о любви и ненависти он успеет. До рассвета еще очень долго.
— И тогда преисполнилась земля грехом, — прочитал он шепотом. — И брат вцепился в горло брату, а сыновья направили оружие против отцов. И вышли реки из берегов от пролитой крови. И взглянул Господь, восседающий на горнем престоле, на дело рук человеческих и преисполнился жалости и сострадания…
В дверь тихонько постучали.
