вспомнил, где я в первый раз ее учуял!
— И где же? — Разбойник глянул немного насмешливо, с чувством превосходства опытного, умудренного жизнью человека.
— В Ошмянах. В королевском замке!
— Неужто, елкина ковырялка, Доброжир так провонялся?
— Не смейся. Все гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Этот смрад стоял в спальне королевны Аделии после ночного пожара. Пожар-то ты помнишь?
— Помню, — как бы нехотя согласился Ярош.
— Помнишь, как из окна пламенем бабахнуло?
— Помню. Что ж не помнить?
— Так вот нас поутру водили туда… Ну, то есть в спальню королевны.
— Высоко ж тебя занесло, пан рыцарь, — хмыкнул разбойник.
— Каждому свое, — в тон ему весьма ядовито откликнулся Годимир. — Комната выгорела почти вся. Все как есть… Сундуки с платьями, кресло, кровать с балдахином…
— Ты, пан рыцарь, про огонь давай. Мне как-то без разницы — комод у Аделии был или сундук, и сколько в нем нарядов хранилось.
— Хорошо. Про огонь так про огонь. Выгорело там все. И копотью покрылось. Такой же черной да жирной, как и эта, — рыцарь кивнул на обугленную телегу.
Ярош задумался. Почесал бороду. Недоверчиво прищурился:
— И ты думаешь — это все дракон учудил?
— Как пить дать!
Бирюк вздохнул:
— Ты ж сам видел. Вымерли они. Нет бессмертных на этом свете. Хоть букашка-таракашка, хоть дракон, а все умирают.
— Абил ибн Мошша Гар-Рашан в «Естественной истории с иллюстрациями и подробными пояснениями к оным», — терпеливо пояснил Годимир, — упоминает о немыслимой продолжительности жизни драконов. До тысячи лет. И возможно, это не предел. И архиепископ Абдониуш, составитель знаменитого «Физиологуса», с ним согласен. Он даже отмечает, что сказки о бессмертии драконов и пошли от их долгожительства.
— Да? — Ярош в растерянности полез пятерней в затылок. — Так ты хочешь меня убедить, дескать, Запретные горы — край непуганых драконов?
— Убедить? Да упаси меня, Господи! Не веришь — не надо. Просто все один к одному сходится.
— Сходится, да не все. Есть одна отметочка, которая все твои выдумки о драконе, пан рыцарь, перебьет в одночасье. Как меч хворостину.
— Что ты говоришь? И какая?
Ярош успел только раскрыть рот, как громкий топот копыт, донесшийся от перелеска, заставил его круто развернуться, натягивая лук.
Прямо к ним мчались галопом, горяча могучих коней шпорами, три рыцаря.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ТРОЕ НА ОДНОГО
Всадники приближались, наклонив копья для удара.
Как в страшном сне время растянулось, и Годимир успел рассмотреть во всех подробностях доспехи рыцарей и сбрую коней. Дрожали края раздутых ноздрей, втягивавших и выдувавших воздух со свистом. Отсвечивали перламутром выпуклые глаза скакунов — у среднего жеребца левый глаз был «сорочьим[11]» и жутковато выглядывал из-под стеганого шанфрона[12]. Широкие копыта взмывали над землей и ударяли в нее, разбрасывая искалеченный дерн. Хлопья пены срывались с распяленных стальными удилами лошадиных губ.
Всех опередил крайний слева рыцарь в ярко-алой суркотте поверх вороненого хауберка[13]. На щите его раскорячился черный зверь, похожий на кошку, но с человеческой головой.
«Мантихор, — подумал Годимир. — Кто ж это такое чудище гербом избрал? Вот у нас в Хоробровском королевстве…»
Закончить мысль словинец не успел. Прямо над краем щита воткнулась знакомая стрела с серым оперением. Ярош?
Точно он.
Опять выстрелил без нарукавника. Ишь как зашипел.
«Мантихоровый» рыцарь дернулся, уронил копье. Его конь отвернул в сторону, сбив с ноги скачущего рядом вороного.
Рыцарь, восседающий на вороном, громко, но неразборчиво закричал. На его голове красовался бацинет[14] с бармицей, а низ лица закрывала кольчужная сетка. Но Годимир узнал изображенный на щите и на суркотте, рыжей, как мех молодой лисицы, герб — черная подковка. Должно быть, дальний предок выбрал себе герб на счастье. Этого пана драконоборец встречал в Ошмянах, но вот имя запамятовал.
У третьего из атакующих на щите стояли на изогнутых хвостах две толстые рыбины. С первого взгляда могло показаться, что караси уселись на корточки. На взгляд словинца или заречанина более дурацкой картинки нарисовать невозможно. Годимир не сомневался, кто сейчас на него скачет, хоть и скрывались веснушки и огненно-рыжие кудри королевича Иржи из Пищеца под глухим шлемом, увенчанным, кстати, кованой рыбкой. Вот так случай! А случай ли? В последнее время Годимир все чаще и чаще убеждался, что истинные случайности бывают ой как редко.
Словинец рванул меч из ножен… и непонимающе уставился на стальной обломок не более пяди в длину, торчащий из рукояти.
Как же он мог забыть?!
Мечу, подаренному паном Тишило пришел конец, когда, срубив драконью голову, он столкнулся с гранитным валуном. Самая лучшая сталь прямого удара о камень не выдержит. Конечно, рыцарю без меча никак нельзя, но прощание с паном Божидаром вышло более чем холодным, и просить у ошмянского каштеляна даже ухналь[15] Годимир не стал бы ни за какие пироги. Не то что меч, пожалование которого накладывает весьма существенные обязательства на принимающего подарок.
Вот так и остался пан рыцарь Косой Крест без оружия. И что самое обидное — вспомнил только теперь, когда нужно сражаться.
В отчаянии Годимир швырнул сломанный меч под ноги и приготовился умереть.
— Не боись, рыцарь, выдюжим!!! — весело воскликнул Ярош, выпуская стрелу за стрелой.
Каленый наконечник соскользнул по шлему королевича Иржи. Следующая стрела воткнулась в щит, задрожала в бессильной ярости.
Пану Подкове повезло меньше. Жало стрелы нащупало слабину в пейтрали[16]. Конь вскрикнул жалобно, как смертельно раненный человек, и покатился кувырком. Взбрыкнули задние ноги, отлетело брошенное рыцарем копье. Всадник не успел не то что спешиться, а даже ноги из стремян выдернуть. Конская туша грохнулась на него сверху, и Годимир невольно содрогнулся, услышав предсмертный вскрик молодого рыцаря.
Сопереживая пану Подкове, словинец едва успел отклониться от удара копья
