очередь свободы передвижения. Ты не увидела бы такого количества различных вариантов будущего, если бы свобода твоего брата была ограничена подобным образом. Напротив, на данный момент у него столько путей и возможностей, что сказать что-либо относительно его будущего невозможно.
В дверь осторожно постучались.
– Входите, Поликарп Матвеевич, – не поворачивая головы, произнес профессор. – Мы только что закончили практические занятия. Успешно: нам удалось выяснить, что Константин Мезинцев в настоящий момент жив. Кроме того, Ксения слышала голос Николая.
Девушке показалось, что последнее предложение несло в себе интонацию «понимаешь, тут такое дело». Напряжение сэнсэя даже не пришлось читать – оно было самоочевидным.
– При каких обстоятельствах? – вкрадчиво поинтересовался сэнсэй. – Осознанно или же это был психотехнический сбой?
– Второе, – нехотя признал Воронин. – Возможно, действует тот самый фактор фатума, о котором мы говорили в прошлый раз.
Ксения с интересом посмотрела на учителей. Фактор фатума? Что-то неизбежное, а значит, неприятное, поскольку жизнь всегда устроена таким образом, что счастливых вещей можно при желании избежать.
– Я полагаю, что это побочные последствия твоей футуроскопической ошибки, – посмотрев в глаза Ксении, пояснил Сергей Владимирович. – Это малоизученная область психотехники – побочные футуроскопические эффекты, поскольку после большинства из них психотехник умирает и своими наблюдениями уже ни с кем не делится.
– Побочные эффекты? – осторожно переспросила Ксения. – В чем они заключаются? Вы должны мне сказать, а то я могу случайно сделать по незнанию какую-нибудь серьезную ошибку.
Замечание попало в цель. Сэнсэй и профессор переглянулись.
– Фактор фатума мы с тобой еще не проходили, – извиняющимся тоном сказал Воронин. – Он касается вариативности изменений, происходящих в результате футуроскопического предвидения. Нам пока до этого явления далеко. Если же упростить объяснения – получается, что теперь вы с Николаем Разумовским связаны некими психотехническими каналами. Между прочим, совершенно неподконтрольными сознанию. Поэтому даже легкая потеря самоконтроля во время занятий футуроскопией будет приводить к тому, что ты станешь видеть его будущее.
– Что-то вроде накатанной колеи, – пояснил Поликарп Матвеевич. – Пик футуроскопической деятельности во время того злополучного боя пришелся на схватку с Николаем – потому подсознание и не оставляет его в покое. Чтобы прекратить действие этого эффекта, тебе надо будет всего-навсего один раз победить его в бою.
На мгновение Ксения представила, что бросается в погоню за уехавшим подмастерьем – совсем как в романтических фильмах или второсортной литературе. Нет, лучше перетерпеть, благо что, судя по Намерениям учителей, побочный эффект только один, безо всяких там сюрпризов.
– Если бы я знал, что все так сложится, Николай задержался бы в Гатчине еще на месяц. – Сэнсэй был угрюм.
Таким Поликарпа Матвеевича Ксения еще не видела. Да и Воронин, казалось, принял эти слова как-то близко к сердцу. Обстановка стремительно пропитывалась ощущением того самого секрета, который так жаждал сохранить Сергей Владимирович. Ксении вспомнилась «Синяя Борода», сказка, которую читали ей водители на ночь. Костя, к тому времени уже научившийся читать, все время порывался озвучивать реплики Синей Бороды, чем постоянно веселил маму. Костя… Жив, и уже одно только это согревало душу.
Сегодня же напишу родителям, решила девушка. Пусть сходят в церковь и поставят свечи за здравие. Когда появляется надежда – жить становится легче. А Николай подождет. Что-то подсказывало Ксении, что их пути еще пересекутся, – может быть, интуиция. А может, тот самый фактор фатума, который они еще не проходили.
Нелегка жизнь подмастерья, в особенности такого, как я. Сразу после собрания Дмитрий погнал меня на стрельбище – посмотреть, как я управляюсь с огнестрельным оружием. Мне отчего-то казалось, что он просто ищет повод разрядить свое внутреннее напряжение – или путем расстрела безобидных мишеней, или посмеявшись над моей меткостью. По сравнению с его снайперскими способностями я классический мазила.
К счастью для меня, после самых первых выстрелов из кольта – Дмитрий заявил, что не будет обращать внимания на эти результаты, поскольку мне необходимо как следует пристреляться, – к нам присоединился один из заседавших у Платона Эдуардовича, Алексей Островский, капитан с гусарской внешностью и драматической фамилией. У него с Ледянниковым моментально завязалась нешуточная дуэль, из-за которой о моем существовании благополучно позабыли.
Расстреляв все переданные мне патроны и скептически оценив результаты стрельбы, я занял позицию наблюдателя, импровизированного судьи.
Островский стрелял навскидку, практически не тратя времени на прицеливание. Тем не менее пули ложились ровно, словно ими управляла твердая психотехническая воля. Я прикинул уровень мастерства, необходимый для сознательного управления пулей, – гроссмейстерский уровень, не меньше. Вот и получалось, что опытный стрелок, такой как капитан Островский, был в состоянии застрелить практически любого «психа». Конечно, у психотехников оставались более простые способы спастись – например, Дмитрий мог отбить пулю мечом, а уйти с ее траектории до того, как будет сделан выстрел, определив направление по Намерению стреляющего, – это было даже в моих силах. Но все равно, глядя на стрельбу Островского, я почувствовал себя донельзя уязвимым.
Стреляю так себе, фехтую, как и положено подмастерью, Воздушными Ловушками могу разве что сбить с толку. Выставляйте меня против любого специалиста в своей сфере – и можете смело ставить на него все свои деньги. Беспроигрышный вариант.
Дмитрий стрелял аккуратно, тщательно прицеливаясь и нейтрализуя тремор руки. Поначалу его результаты были чуть похуже, чем у капитана, – вместо неизменной «десятки» пуля уходила в сторону и прибавляла моему напарнику только восемь или девять очков. Однако после четырнадцатого выстрела Островский устал, сумма набранных баллов сравнялась, а я преисполнился зависти. Совершенно банальной и почти не скрываемой.
– Я пас, – признался капитан после пятнадцатого выстрела. – Признаю поражение и благодарю за соревнование.
В тот момент я стоял чуть поодаль от соревновавшихся, на таком расстоянии, чтобы не мешать, но при этом все видеть и слышать. Поражение капитана, на мой взгляд совершенно незаслуженное, что-то во мне изменило. Я с неестественной легкостью вошел в состояние стилевидения, сориентировал свой главный психотехнический талант на Островском и попытался понять, за счет чего он так метко стреляет.
Дмитрий, не поворачивая головы, бросил в мою сторону два патрона. Я распластался по каменным плитам в невероятном выпаде, но поймал оба. Да, со мной творилось что-то невероятное, какой-то резкий психотехнический прорыв.
Ни на секунду не останавливаясь, не отрывая взгляда от мишени, я зарядил кольт и сделал два выстрела. Оба попали в «яблочко» – я знал это уже тогда, когда по ушам ударил второй выстрел. Голова… голова закружилась от аномально большого выброса энергии, конечности моментально стали ватными. Конечно же, я упал – из моего распластанного положения это было совсем не больно.
– Что это было?
Мне показалось, что Дмитрий проорал эти слова мне прямо в ухо, хотя на самом деле напарник говорил тихим шепотом.
Что это было? Сильнее всего случившееся напоминало о неконтролируемой психотехнической вспышке, которая случилась незадолго до моего отлета с Ксенией. Казалось, между этими
