контроля и завертело, обрывая деталь за деталью, попавший в сферу его действия дирижабль. Одиннадцать планеристов потеряли сознание и рассыпались в разные стороны, постепенно снижаясь, без надежд найти у поверхности океана надежный восходящий поток.
– А теперь займемся кораблем, – удовлетворенно сказал Тесла, когда глубинные бомбы перестали разрываться возле субмарины. – Готовьте пять «Штыков»!
О «Штыках» Островский уже слышал от Голда. Эти торпеды вспарывали корпус корабля таким образом, что сохранить плавучесть не удавалось, даже загерметизировав пораженные отсеки и залив балласт в емкости противоположного борта.
Пять торпед, как пять пальцев костлявой руки, устремились к кораблю, оставляя за собой четкий кильватерный след. К моменту запуска «Линкольн» уже почти всплыл и теперь готовился поднять перископы. От одной торпеды корабль каким-то не психотехническим чудом отклонился, еще одну удалось подорвать в сотне метров от правого борта, три остальные поразили цель. Носовые отсеки практически не пострадали – им досталось разве что от взрывной волны, зато корму с паровыми машинами и котлами «Штыки» не пощадили. Разрывались на части бронированные переборки, расплавлялись и намертво заплавлялись вентили, лопались от чудовищного давления шпангоуты. Едва волна разрушений стихла, пришла новая беда: распоротый наполовину корабль накренился, и морская вода добралась до котлов.
– Всплываем и расстреливаем дирижабли «Файерболами», – распорядился Тесла.
Островский с сомнением оглядел пестреющий тревожными сигналами пульт. Сумеет ли «Авраам» победить пять бомбардировщиков, или же найдутся в японских военно-воздушных силах умельцы, чтобы сбросить остаток боезапаса прямой наводкой?
Как выяснилось при всплытии, риск был минимальным. Лишившиеся психотехнических средств управления ветрами дирижабли тут же стали неповоротливыми. Аэронавты поспешно выдвигали радиальные мачты и натягивали паруса, паровые машины работали на предельно допустимом давлении, но всех этих ухищрений оказалось недостаточно, чтобы зависнуть над субмариной до того, как она открыла орудийные люки и приступила к планомерному расстрелу противников.
«Файерболы» недаром носили это имя. Каждое их попадание порождало большой огненный шар, в котором съеживались и сгорали газовые камеры, который добирался до подготовленных к сбросу бомб и провоцировал их детонацию.
Орудийных отсеков, способных к бою, на «Линкольне» оставалось пять. Дирижаблей тоже было пять, и располагались они крайне неудачно, – чтобы полностью покончить с воздушной угрозой, Тесле потребовалось дать три залпа. Менее чем через пять минут после всплытия от напавшего на субмарину японского соединения остались только разрозненные группы спасательных шлюпок. Катера абордажной группы отыскали их поодиночке и расстреляли из пулеметов.
– Я заметил, что в последнее время ты стала какая-то иная, – поделился своими мыслями Пашка.
Они с Ксенией гуляли по гатчинскому парку уже целый час, тщательно вымарывая из Ксениной памяти воспоминания о такой же прогулке с Николаем. Получалось через раз.
Сначала Пашка вознамерился говорить с ней на «вы». Услышав, что к ней обращаются как к Ксении Петровне, девушка было вздохнула с облегчением – с Николаем все было иначе, а значит, прогулка приобретала самостоятельную ценность безотносительно к тому случаю. Но уже через пару реплик стало ясно – тактика выбрана неверно и сравнение Пашки с Николаем происходит не по запланированному сценарию.
Обращение на «вы» создавало дистанцию между учениками, тогда как Ксении, наоборот, хотелось сократить ее до границы приличий, получить право быть откровенной и воспользоваться этим правом, чтобы высказать все, что лежало на ней тяжким грузом. Пришлось напомнить Пашке, что они ученики Поликарпа Матвеевича, а значит, должны говорить друг другу «ты».
– Иная? – обрадовалась Ксения.
Внешне поведение девушки не менялось, чтобы заметить случившиеся с ней изменения, требовалось быть стилевидцем как Ни… требовалось часто вглядываться в ее Намерения, пытаться их понять. Косвенное подтверждение небезразличия со стороны Пашки вызвало столь бурную реакцию в душе девушки, что она предпочла положить руку на вольт и затереть изрядный кусок своих Намерений.
– Взгляд потихоньку меняется. – Пашка говорил медленно, тщательно подбирал слова. – Ты как будто выискиваешь вокруг что-то невидимое – что можно найти только по совокупности косвенных признаков. Раньше ты с улыбкой смотрела на то, как кто-то из наших строит вслух планы на будущее, теперь же ты словно боишься этого, даже Намерения свои скрываешь и глаза отводишь. Я, конечно, понимаю – это как-то связано с уроками Сергея Владимировича, но все равно не по себе делается.
«Со следующих присланных родителями денег закажу себе очки, как у профессора», – подумала Ксения, представляя себе этот же парк летом – зеленый, с птицами, летающими между деревьев, выпрашивающими еду белками, с лодками на прудах и столичными дамами в модных европейских нарядах. И будут очки эти в тонкой серебряной оправе, с дымчатыми стеклами – якобы от яркого солнечного света.
– Кроме тебя еще ктонибудь говорил о том, что я изменилась? – осторожно поинтересовалась девушка, останавливаясь слепить снежок и бросить его без какой-либо цели – просто чтобы ощутить холодок в ладонях и выплеснуть в броске нерастраченную на тренировках энергию.
Хрустальный шар тоже казался прохладным. Возникшая ассоциация заставила отнестись к словам собеседника с максимальной серьезностью. Если уже ассоциации приходят с футуроскопическим уклоном, стоит поговорить с Ворониным – не симптом ли это бесконтрольного предвидения или надвигающегося переутомления?
– Никто, – с готовностью ответил Пашка. – Остальные тебя немного побаиваются. Про футуроскопистов сама знаешь, сколько сказок придумано. Вот и стараются младшие в твои дела не вмешиваться, не упоминать тебя всуе, от греха подальше. А из старших сейчас кто остался? Мы с тобой да Борис, ничего за своими Воздушными Ловушками не видящий.
Николай бы тоже разглядел, то ли подумала сама Ксения, то ли уловила Пашкино Намерение. Но он стилевидец, ему на такие вещи обращать внимание велел сам Господь. Нет, надо, обязательно надо рассказать ему о барьере в будущем. Нечестно, когда только несколько сотен человек на планете знают о приближении чего-то странного, а все остальные люди живут и ни о чем не подозревают.
– Мы все за последнее время серьезно изменились, – произнесла девушка и только тогда сообразила, что накатывающаяся футуроскопическая волна уже сказывается на окружающем мире. Было ли это микропрорывом таланта, его подсознательным использованием или же имело место элементарное озарение – теперь Ксения видела вокруг неотвратимый прилив грядущего. – Стали серьезнее, увереннее в себе, даже в какой-то степени самонадеяннее. Это вряд ли замечается в сравнении с другими учениками или даже с посторонними людьми. В мире что-то происходит, Паша. Что-то меняется.
– Ты говоришь совсем как мой дед, – тихо ответил ей Пашка. – Я-то сам его не помню, он был капитаном артиллерийской батареи и погиб в русско-османской, почти что в самом конце. Но родители рассказывали как некое семейное предание, что однажды дед поехал в Петербург к нотариусу, за какими-то бумагами, а вернулся поздним вечером, сам не свой. Выдал обещанные угощения детям, детально описал им, как гулял по Невскому проспекту и смотрел на прохожих. Все иное и все какие-то уверенные в себе, говорил он. Такие люди не станут задумываться перед покупками или над вопросом, в какой театр пойти вечером, – они словно бы все знают без раздумий. Он специально пропустил свой поезд, чтобы понять, какая сила движет этими людьми, но был вынужден уехать на следующем, так ничего и не
