Танра поселились в империи и взяли на себя охрану границ. Впервые столкнувшись с тем, что драконы организовались, Церковь растерялась. Это дало время на создание сильных армии и флота. Тысячи беженцев из преследуемых народов потянулись в империю — почти все дварфы, орки и больше половины гномов вскоре стали подданными Стиргена. Нечеловеческие народы потрясло, что их здесь считают равными среди равных. Они впервые ощутили, что чего-то стоят сами по себе, и за одно это готовы были сражаться до последнего. Но главным и самым умным ходом императора Стиргена I стало признание магии достойным делом и распространение слухов об этом по всему миру. Выжившие маги буквально ринулись в Над. Через несколько лет была создана Ассамблея Магии в Инзиуре, и вскоре в имперскую армию влились боевые маги. Опомнившаяся Церковь ничего не смогла сделать — силы паладинов были разгромлены за какой-то месяц. Святые отцы предали анафеме нашу страну, но мы только посмеялись над их наивностью. Однако войны не прекращались более тридцати лет, Фалнор нападал раз за разом, но всегда оказывался разбит.
— Они и сейчас не успокоились… — скрипнул зубами Стиг. — Их надо раздавить раз и навсегда!
— Это не так-то просто сделать, юный Тангерд, — вздохнул дварх. — Да и нужно ли? Я не могу сказать. Сейчас ведь Церковь начала меняться. В Фалноре признали равными людям все остальные расы.
— Силой не сумели, так хитростью своего добиться хотят! — отрезал дракончик. — Нет веры убийцам!
— Вы просто слишком молоды, — грустно улыбнулся мэтр Рохен. — Не судите поспешно. Простыми методами ничего не добьешься, как ни жаль. Даже Церковь сумела это понять. Надеюсь, со временем поймете и вы.
Прозвенел звонок, учитель собрал карты, попрощался и вышел. Одноклассники Стига тоже не стали засиживаться в классе. Но сам дракончик остался на своем месте. Перед глазами стояли улыбающиеся папа с мамой, и он глотал слезы, зная, что никогда не увидит их улыбок наяву. Наверное, именно в этот момент Стиг понял, к чему должен стремиться и чего добиваться. Его долг — остановить убийц. А если получится, то уничтожить саму Церковь. Ради этого ничего не жаль.
Прошел месяц, и в гимназию вернулась Лоралиэль. Первым делом эльфиечка подошла к изумленному Стигу и принялась болтать с ним обо всем на свете, совершенно не задирая нос. Дракончик долго не мог поверить, что она так изменилась, но, в конце концов, поверил. Так и вышло, что вскоре в компанию трех неугомонных шалопаев влилась четвертая.
За прошедшие четыре года Стиор постепенно обжился и привык. Даже завел себе козу, которую откуда-то приволок Броах. Для местных это послужило лишним поводом увериться в святости отшельника — кто-то ведь привел ее? Не Зверь же помог святому отшельнику? Впрочем, маг старался бывать в деревне как можно реже и только при крайней необходимости. Сказывалось и прошлое затворничество, когда он почти все время был один, и желание избежать ошибок, которые вынудили бы его раскрыться прежде, чем пробудится дар ребенка. С Раором удалось установить доверительные отношения. Мальчик, которого прежде ругали за его неуемную тягу к изобретательству, впервые встретил человека, который не только не ругал за это, но и поощрял. При этом не просто одобрял, но обязательно предлагал, как улучшить, рассказывал интересные истории, собранные со всего света. Дядька Михл тоже был доволен — Раор больше не шалил в доме, не проводил экспериментов с разрушительными последствиями.
— Вот оно — влияние святого человека! — как-то сказал он односельчанам. — Я сразу увидал, что не простой это человек! Пускай и не рукоположен как священник.
— Прекрати балаболить! — отрезала зашедшая в трактир Пилагма.
Староста была еще одной причиной, по которой Стиор старался как можно реже бывать в деревне. Его первое впечатление о ней полностью подтвердилось. Пилагма оказалась суровой женщиной, держащей в крепком кулаке всю деревню. Возможно, в этой глуши иначе и не выжить, но, как обычно и бывает, абсолютная власть повлияла на старосту не самым лучшим образом. Когда-то она была хозяйственной женщиной, искренне заботившейся о благе Совьего Гнезда. Не просто так ведь люди выбрали ее старостой и доверили свои жизни. Не так уж часто женщины могли занять такой пост. Для этого нужно было быть очень незаурядной личностью. Но с годами сладкий яд под названием «власть» подточил душу и преобразил человека. Все в деревне отныне делалось под присмотром и по повелению этой железной женщины. Ослушников наказывали сурово. Нет, не казнили — это слишком расточительно в глуши. Их делали общественными рабами, выполняющими самые грязные работы в деревне. Стиор как-то встретился с парочкой таких. Они пребывали в рабстве уже давно, и за это время потеряли почти все человеческие чувства. Остались только самые примитивные инстинкты — страх, голод, жажда. По сути, они ничем не отличались от домашней скотины, только были немного умней. Стиор, хорошо познавший человеческую сущность, не смог даже сразу понять, как такое удалось сделать с людьми. Потом, внимательно наблюдая за жизнью деревни, сообразил. Если к человеку относиться как к скотине, вести себя с ним соответственно, постоянно наказывать за провинности, а хвалить — удовлетворяя самые низменные желания, то, в конце концов, скотиной человек и станет.
На этом и произошло первое столкновение Стиора и Пилагмы. Староста недаром так обрадовалась появлению монаха. Без благословления Церкви ее власть оставалась непрочной, а тут такая удача. Она ни на миг не усомнилась, что ей удастся переманить отшельника на свою сторону, и никто уже не сможет выступить против нее. Но не тут-то было. Стиор подчеркнуто устранился от вмешательства во внутренние дела деревни. Крестил детей, отпевал, проповедовал, пытаясь потихоньку приучить людей думать самостоятельно, но и только. Все силы он сосредоточил на воспитании Раора.
Пилагма устроила Стиору истерику, о которой магу даже спустя несколько месяцев неприятно было вспоминать, но, в конце концов, отстала, довольная хотя бы тем, что отшельник хоть и не встал открыто на ее сторону, но и не выступил против. Между ними установился некий нейтралитет, где каждый с подозрением поглядывает на другого, но одновременно понимает, что выступить против равносильно самоубийству. Стиора это просто не интересовало, да и не было у него в Совьем Гнезде достаточного влияния, чтобы опрокинуть власть старосты, сурово правящей деревней вот уже почти два десятилетия. Пилагма же не могла открыто выступить против представителя Святой Церкви, авторитет которой в деревне незыблем — всего ее влияния не хватит, чтобы повергнуть Стиора.
Маг сдвинул брови и подергал себя за бороду. С этим надо что-то делать, но что? В последнее время эти неприятные мысли посещали его все чаще. Деревня как таковая не интересовала его, хотя он и вынужден был играть роль священника. Как бы сделать, чтобы упрямая староста поняла, что Стиор не собирается оспаривать ее власть? Пожалуй, лучше всего оставить все, как есть, не вмешиваться, решил маг, подходя к окну.
А вот и Раор. Он шел по сугробам, переваливаясь в новеньких снегоступах, сооруженных взамен сломавшихся недавно. Стиор улыбнулся, наблюдая, как мальчик упрямо продирается сквозь снег. Только он здесь и интересовал Стиора. Только он. Что ж, наверное, действительно лучше будет оставить все, как есть. В конце концов, эта упрямица должна понять, что маг ничем ей не угрожает. В этот момент Стиор, сам того не подозревая, совершил самую большую ошибку в своей жизни. Слишком презирал церковников, слишком свысока смотрел на них и совершенно не понимал, какую роль выполняют приходские священники в таких вот отдаленных деревушках, где их слово равнялось слову самого Бога. Пройдет немного времени, и маг будет локти кусать себе от злости, что упустил этот момент. Упустил, когда мог реально изменить жизнь в деревне. Смягчить нрав старосты, что-то сделать для людей, облегчить их нелегкую жизнь, утешить. Увы, но за своей целью он не разглядел этих людей. Забыл про них. Они его не интересовали, и в этом была его ошибка. А за ошибки приходится платить…
— Дядя Арсений! Дядя Арсений! — ворвался мальчик в сени. — Я решил вашу задачу! Решил! Должно получиться пятнадцать грибов! Я прав?! Я правильно решил?!
— А ну тихо! — прикрикнул Стиор, изображая суровость. — Ишь, разошелся. Ты сначала разденься с улицы, сними снегоступы. Потом уже проходи в комнату, садись за стол и хвастайся.
— Я сейчас! — Раор заскакал на одной ноге, отстегивая снегоступы. Быстро избавился от них, от шубы — шапку скинул еще раньше. Плюхнулся за стол и достал листок бересты. — Вот, смотрите. Я правильно решил?
