Надо, пока светло, уехать насколько удастся.
— Эленча.
— Слушаю.
— Благодарю тебя.
— Не благодари.
Майская ночь пахла черемухой.
Сказав, что они держатся, Рейневан солгал Эленче Штетенкрон. По правде говоря, их — его и Самсона — держали в седлах исключительно ременные упряжи. И страх перед Грелленортом.
Ночная дорога была настоящей дорогой на Голгофу. Истинным благом было то, что Рейневан мало что о ней помнил и ассоциировал, его снова начала трясти лихорадка, что в значительной степени лишило его связи с окружающим миром.
С Самсоном было не лучше, гигант стонал, ежился и горбился в седле, словно пьяный покачиваясь над гривой коня. Эленча завела своего коня между ними, поддерживала обоих. — Эленча?
— Слушаю.
— Три года тому назад, в Счиборовой Порембе... Как тебе удалось уцелеть?
— Не хочу об этом говорить.
— Дорота говорила, что позже, в декабре, ты пережила резню в Барде...
— Об этом я тоже говорить не хочу.
— Прости,
— Мне нечего тебе прощать. Держись в седле, пожалуйста. Выпрямись... Не наклоняйся так. Боже, когда же наконец кончится эта ночь...
— Эленча...
— Твой друг ужасно тяжелый.
— Не знаю... как тебя отблагодарить...
— Знаю, что не знаешь.
— Что с тобой?
— У меня немеют руки... Выпрямись, пожалуйста. И двигайся вперед.
Они двигались.
Светало.
— Рейнмар?
— Самсон? Я думал, что...
— Я в сознании. В общем-то. Где мы? Далеко еще?
— Не знаю.
— Близко, — бросила Эленча. — Монастырь близко. Я слышу колокол... Утренняя молитва... Мы приехали...
Голос и слова девушки прибавили им сил, эйфория превозмогла усталость и температуру. Отделяющее их от цели расстояние они преодолели быстро, даже не заметив. Выбирающийся из липкой и лохматой серости мир сделался совершенно нереальным, призрачным, иллюзорным, непонятным, все, что происходило вокруг, происходило как во сне. Словно из сна были носящиеся в воздухе козодои, словно из сна был монастырь, как из сна была монастырская калитка, скрежещущая петлями. Из тумана, как из сна, появилась монахиня-привратница в серой рясе из грубой фризской шерсти. Словно из иного мира прозвучал ее окрик... И колокол. Утренняя молитва, колотилось в голове Рейневана,
— Рейневан!
— Ютта...
— Что с тобой? В чем дело? Ты ранен? Матерь Божия! Снимите его с седла... Рейневан!
— Ютта... Я...
— Помогите... Поднимите его... Ах! Что с тобой?
— Рука... Ютта... Уже все... Я могу стоять... Только ноги у меня ослабли... Позаботьтесь о Самсоне...
— Мы обоих забираем в инфирмерию[281] . Сейчас, немедленно. Сестра, помогите...
— Подожди.
Эленча фон Штетенкрон не слезла, ожидала в седле, отвернув голову. Взглянула на него только тогда, когда он произнес ее имя.
— Ты говорила, что тебе есть куда ехать. Но, может останешься?
— Нет. Еду сразу.
— Куда? Если я захочу тебя найти...
— Сомневаюсь, чтобы тебе захотелось.
— И все же?
— Скалка под Вроцлавом... — сказала она медленно и как бы с трудом. — Владения и табун госпожи Дзержки де Вирсинг.
— У Дзержки? — Он не скрыл изумления. — Ты — у Дзержки?
— Прощай, Рейнмар из Белявы. — Она развернула коня. — Позаботься о себе. А я... Я постараюсь забыть, — сказала она тихо, будучи уже достаточно далеко от монастырской калитки, чтобы он никоим образом не мог услышать.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ,
В монастырской инфирмерии Рейневан пролежал до Троицы, первого воскресенья после Зеленых святок. Ровно девять дней. Однако насчитал он эти дни только по факту, возвращающаяся волнами лихорадка привела к тому, что о самом пребывании и лечении он помнил немногое. Помнил Ютту де Апольда, проводившую много времени у его ложа страданий, помнил полную инфирмеристку, которую звали — очень удачно — Мизерикордией. Помнил лечившую его настоятельницу, высокую серьезную монашенку со светлыми серо-голубыми глазами. Помнил процедуры, которым она его подвергала, чертовски болезненные и неизменно вызывавшие после себя горячку и бред. Именно благодаря этим процедурам он все еще сохранял руку и кое-как мог ею владеть. Слышал, о чем разговаривали монашенки во время процедур — а разговор шел о ключице и локтевом суставе, о подключичной артерии, о подмышечном нерве, о лимфатических узлах и фасциях. Он слышал достаточно, чтобы понимать, что от множества серьезных проблем его спасли медицинские знания настоятельницы. А также медикаменты, которые у нее имелись и которыми она умела пользоваться. Некоторые из лекарств были магическими, кое-какие из них Рейневан узнавал то по запаху, то по реакции, которую они вызывали. Использовался также
