Ни к духовидцам, ни к экстрасенсам, ни к прочим чертознаям Юркан отродясь себя не причислял. И не стремился к тому. А слово «ноосфера» если и слышал, то сугубо краем уха, весьма мимолётно. Он даже снам, способным затмить любое кино, до сих пор как-то особо не был подвержен. Что повлияло на него? Жизнь рядом с покорёженным «Гипертехом»? Натахины «картинки» в пруду? А может, сегодняшнее общение с Виринеей и опасная близость дыры, возникшей непосредственно на глазах?
Как знать…
Правильно же выразился много лет назад фантаст Роберт Желязны: «Кто на кого напал, было неясно. Ясно было только, что бой проигран». Астральное, ментальное, эфирное или какое там ещё тело Юркана, едва успев себя осознать, ощутило чуждое присутствие – и рефлекторно спряталось подальше от недружественных глаз, метнувшись за колонну. Этот рефлекс Юркан привёз с афганской войны, тот не подводил его там, не подвёл и теперь.
Колонна была толстая, надёжная, из полупрозрачного камня, смахивавшего на дымчатое стекло. Внутри камня змеились, преломляли свет слои и прожилки. Колонн было много. Они стояли по всему периметру зала и поддерживали его своды, наверняка тяжёлые, сплошь покрытые мозаикой. Мозаика очень реалистично изображала звёздное небо, по крайней мере, Большую Медведицу Юркан опознал сразу. По барабану купола расположились все двенадцать знаков Зодиака. Откуда лился яркий свет, почти не дававший теней, Юркан так и не понял.[31]
На полу, покрытом гладко отполированным переливчато-чёрным камнем, были отмечены стороны света. На западе, внутри круга колонн, виднелось возвышение, и там, за столом, сидели пятеро мужчин.
Человеку свойственно ассоциировать фиолетовый цвет с высшей мудростью, причём мудростью государственной. Отсюда знаменитая «порфира» светских и духовных владык. Умных книг, где об этом было написано, Юркан не читал, но, видимо, их авторы не ошиблись в своих рассуждениях. Сновидец с первого взгляда сообразил, что оказался в присутствии величайших авторитетов то ли некоей религии, то ли какой-то державы.
И они, эти авторитеты, собрались в своём зале на суд. Причём судили не простого воришку, стырившего чужой кошелёк, а такого же государственного человека, как минимум ровню себе!
Давным-давно Юркану довелось смотреть по тогда ещё чёрно-белому телевизору фильм-спектакль по опере «Аида»… В перерывах между действиями зачитывали либретто, так вот, Юркану почему-то завалилось в память название одного эпизода: «Судилище жрецов». Имелся в виду суд над Радамесом. Молодой полководец разболтал возлюбленной – как теперь выразились бы, дочери лидера непримиримой оппозиции, – военную тайну Египта, за что и был осуждён. Однако по логике оперы «находке для шпиона» полагалось безусловное зрительское сочувствие, и посему трибунал был нелицеприятно обозван «судилищем». Да ещё жреческим. То есть, уже по логике атеистической эпохи, на сто процентов заведомо несправедливым. Мог ли думать Юркан, что однажды окажется зрителем на подобном мероприятии, да не на театральной постановке с загримированными артистами, а в самом что ни на есть реалити-шоу? И, что самое смешное, он опять примется активно сочувствовать «государственному изменнику», засаженному в железную клетку?
Наверное, дело было в почти сверхчеловеческой мощи и благородстве, коими дышал весь облик «изменника». В отличие от коротко остриженных судей он был длинноволосым: снежно-белые пряди спадали на широкие плечи, подчёркивая глубокую синеву глаз под стрельчатыми бровями. Он сидел на полу и был весьма просто одет – в красную куртку и свободные штаны чуть более тёмного тона, только ноги кутало нечто вроде шубы из опять-таки белого искристого меха. Позади клетки правильным полукругом расположились пятеро могучих меченосцев, закованных в медные латы. Все они были глухонемые от рождения. Не пристало носящим хварэну[32] воинов внимать происходившему ныне во Храме Справедливости.
Ведь сегодня здесь судили родного брата царя.
Сам повелитель могучего Хайратского царства сидел на простой деревянной скамье сбоку от судейского помоста. И на лице его, таком же красивом и выразительном, как у пленника в клетке, читалась решимость, смешанная со стыдом.
Женщин в зале правосудия не было. Их удел – хранить духовный огонь, направляя мужчин по пути доброты, но властью над жизнью и смертью они обладать не должны. Женский разум опутан бременем чувств и оттого к должному беспристрастию не способен.
Зато по сторонам света размещалось ещё несколько мужчин в цветных одеяниях. Как скоро выяснилось, это были обвинители.
– Встань, Кратаранга.
Бородач в багровой хламиде, сидевший на юге, сделал знак рукой стражникам, но подсудимый не стал дожидаться, пока его ткнут остриём меча, и встал сам, выпрямившись во весь рост. Рост оказался гигантским.
– Именем Ахура-Мазды,[33] при рождении давшем мне право это, – продолжал бородач в красном, – я тебя объявляю виновным в самом страшном грехе, за который прощения нет, – в мужеложстве. На потомков твоих деяние это возложило родовое проклятье, но, на то не взирая, ты новый грех совершил: приблизился к женщине и взял силой её. – Говоривший глянул на судейский стол. – По законам хайратским преступник достоин оскопления и мучительной казни. Так сказала мне совесть.
«В белом плаще с кровавым подбоем…» – вплыло откуда-то в память Юркана.
Тем временем поднялся обладатель оранжевого одеяния, размещавшийся в северной стороне зала. Голос его был низок и, подхваченный акустикой зала, загрохотал оперными перекатами.
– Именем Зурвана[34] невыразимого, – говоривший воздел руки к небу, – благодатью великого Ахура-Мазды давшего мне право это, я тебя обвиняю, Кратаранга, в применении хварэны, дарованной тебе при рождении, на благо Ангра-Маинйю[35] Ненавистного!
«Кого, кого?..» – Юркан понимал происходившее с пятого на десятое, но жгуче хотел разобраться. И чему, спрашивается, его поколение учили на школьных уроках истории? Вдалбливали про каких-то жирондистов, луддитов и, Господи прости, санкюлотов. Вот спасибо-то, пригодилось!
– Исследуя силы, положенные в основание сущего, ты нарушил запрет и вторгся в познанию не подлежащую область. Дерзко проник ты в основы живого и сотворил чудовище, в сердце вселяющее страх с отвращением, – разумную суку!
Говоривший проглотил слюну, а «шуба» на полу клетки вдруг зашевелилась и, поднявшись на лапы, оказалась собакой. Очень большой и очень красивой, похожей на среднеазиатскую овчарку. Была ли она в самом деле разумна, понимала ли, что речь шла о ней? Так или иначе, она встала рядом с хозяином и подсунула голову ему под руку, как бы говоря: «Я с тобой, Кратаранга. Всё будет хорошо…»
– В гордыне своей ты уподобил себя дочери Зурвана, Вакшье, и, на запрет не взирая, по воле своей покидал Зурван-карана, разматывая времени нить с другого конца! – Обладатель оранжевой хламиды повернулся к судьям и заключил: – По законам хайратским преступнику надлежит быстрая смерть. Так сказала мне совесть.
«Во ребятки дают. Теперь только дождаться тьмы, пришедшей со Средиземного моря…»
Юркан услышал, как сидевший в самом центре судейского стола спросил:
– Скажи, Кратаранга, зачем ты захотел, чтобы скамья защиты была свободна?
И он указал на пустующие места у подножия помоста.
