А следом уже спускался другой человек, и дощечки ступенек жалобно поскрипывали под ним, потому что входивший был великаном.
Мать не врала – Хельги внимательно приглядывался к дяде и брату, да и сам был уж никак не меньше всех во дворе…
Этот вошедший выпрямился и подпер полотняную крышу светловолосым затылком. Он вглядывался в полутьму и явно не слушал трескотни купца, нахваливавшего товар. Ветер снова рванул холст, и луч солнца упал на его лицо. Мерзкое нутро было у торговца рабынями, но подле этого воина он показался ещё и отвратительным внешне!..
А отец мгновенно обежал глазами несчастных перепуганных девок, увидел мать и указал на неё рукой. Она узнала потом – другие люди рассказали ему, будто здесь была рабыня, похожая на женщину, которая его не любила… Вот он и пришёл сюда именно за ней, а не за другой. А тогда она в ужасе отшатнулась, пряча ладонями лицо и умоляя своих гардских Богов явить светлое чудо и сделать, чтобы не на неё, не на неё указала жилистая, окованная мозолями рука… Только представить себе, как эта рука ляжет ей на плечо!.. Но Боги чуда не сотворили, и подружка, сидевшая рядом, тихонько заплакала. А хозяин подскочил к матери и больно рванул за косу:
– Утрись, дура, выпорю!..
Слёзы портят лицо – кабы этот урманин ещё не повернулся и не ушёл… Но отец шагнул вперёд и отшвырнул купца, едва не свалив:
– Я выбрал её, и теперь я сам стану её бить.
Он совсем неплохо говорил по-словенски, отец. Хельги теперь, наверное, говорил ещё лучше.
– Не самая красивая тебе приглянулась, – радостно засуетился торговец. – Смотри, у меня есть и другие, получше…
Он даже не думал обижаться, хотя его чуть не вываляли в пыли. Отец слушал вполуха, изредка поглядывая на мать:
– Я выбрал ту, которую выбрал, и не ты мне будешь советовать. Неси сюда весы!
Сметливый купец понял уже, что северный воин не поскупится на серебро, и назвал цену неслыханную – три марки. Хельги Виглафссон заплатил не торгуясь. И пришлось матери подняться с земляной лавки, потому что он крепко взял её руку пониже локтя, как привык браться за весло или рукоять секиры, и почти поволок вон из палатки…
Так она шла за ним, стремительно шагавшим через лес, просвеченный красноватым садившимся солнцем, к берегу и кораблю и едва не падала с ног – шаг отца был для неё слишком широк, а коленки подламывались от беспомощного, унизительного страха, и его пальцы зло и больно сжимали ей руку и перед глазами кружилась тропа и медные сосновые стволы…
Она же не знала, что они с отцом полюбят друг друга, и вся жизнь разделится для неё пополам: на девять дней с ним и на множество зим без него…
Хельги понял, что больше не уснет всё равно, и сел в темноте, поджав под себя ноги. И тягостная, нехорошая мысль впервые посетила его: а может, и не было между ними никакой любви, и россказни матери на самом деле лишь выдумки, которыми она тешила его и себя?.. Дымилось разгромленное капище, и Боги падали с алтарей! Наверняка отец поступил с нею так, как всегда поступают с рабынями, и она теряла рассудок от ужаса и пыталась вырваться из его рук, но это было невозможно, она сама вспоминала, как взвешивали за неё серебро и понадобилось разделить монету, и отец сломал её в ладони…
Оттар ровно дышал рядом, закутавшись в мех.
Брат говорил, у отца не было других рабынь. Наверное, брат не обманывал, и мать действительно хотела быть убитой и похороненной вместе с отцом, но всё это не имело больше значения. Хельги теперь доподлинно знал, как было дело, и никому не удастся его переубедить.
Люди редко жалеют купленную на торгу. Но это была совсем особенная рабыня, непохожая на всех остальных, это была его мать. Хельги стало отчаянно жаль мать, которую он всегда считал такой счастливой. Он угрюмо усмехнулся собственной жалости и подумал: что же, тем другим девчонкам, которых вместе с ней продавали, досталась доля ещё хуже. Их не обнимали прославленные воины, и у них не родились сыновья, для которых можно было бы выдумать сказку.
Хельги выбрался из шатра и стал смотреть на рыжее зарево, медленно переползавшее по горизонту. Ирландец Луг, назначенный сторожить, неподвижно сидел на другом конце корабля. Ветер дул с океана, и Хельги вдруг показалось, что вместе с ветром долетал зловещий, тихий, медленный грохот. Хельги не выдержал, подошёл к Лугу и спросил его:
– Ты что-нибудь слышишь?
Луг прислушался и покачал головой.
– Нет, ничего.
Хельги остался около него. Под чугунными небесами ползла с моря чужая чёрная жуть, пробиравшая пуще ночного холода, до костей. От неё не укроешься в палатке, не спрячешься в мешке из жаркого оленьего меха, можно лишь уехать в иные края, туда, где растут большие деревья и солнце спокойно спит по ночам, а не бродит, навевая горькие мысли, как утратившая покой душа.
Одинок и беззащитен был скорлупка-корабль в тяжёлом камне фиорда, посреди холодной земли, осиянной бледной полуночной зарёй…
12. Богиня, дарующая сыновей
Утром Оттар протянул Хельги туго скрученный свёрток:
– Держи! Это тебе.
– Спасибо, – сказал Хельги и взял. Викинг расхохотался:
– Не мне, Беленькой спасибо. Она сказала, ты плохо одет и непременно замёрзнешь там, куда мы собрались. Она отругала меня и велела присматривать за тобой получше. Она решила, ты мой младший братишка.
Хельги раскрыл свёрток. Там оказался теплый олений полушубок, занимавший удивительно мало места, такие же штаны и ещё рукавицы. Он немедленно натянул дарёное: всё оказалось более или менее впору, может, лишь чуть-чуть великовато. Сперва это удивило его, ведь он был много выше самого высокого финна. Но потом вспомнилось, что финны часто торговали с соседями, – может, и эта одежда была сделана на продажу. Хельги всунул руки в мягкие, толстые рукавицы, предвкушая, как славно будет в них на заснеженном Свальбарде… и сообразил, что Оттар навряд ли вспомнил бы об ошибке Беленькой, посчитавшей их братьями, если бы эта ошибка была ему неприятна. Он смутился и проговорил:
– Думается, финны решили поселиться возле кита. Вон, женщина уже строит жилище, и муж ей помогает.
Повыше кита действительно копошились две крохотные фигурки, перетаскивавшие дерн, камни и жерди. Оттар пригляделся внимательней и засмеялся:
– Строить-то она строит, но не для себя. Этой женщине скоро рожать, а в новом домике станет жить Богиня Саракка, посылающая девочек. Финны предпочитают, чтобы рождались девчонки. У них и вождь женщина, если ты заметил.
Он помолчал и вдруг добавил мечтательно, смягчаясь лицом:
– А вот у меня будет сын. Беленькая обещала молиться другой Богине. Той, что дарует сыновей.
Хельги едва не выронил ремешок, которым подпоясывался.
– Ты взял Беленькую в жены?
Оттар ответил:
– Я подарил её матери три ножа и колокольчики для ездового оленя, и она не отдаст Беленькую другому. Когда мы вернемся, я сразу увезу её и устрою пир, какой полагается.
