На самом перевале тоже властвовал ветер – в глаза летел песок и мелкая пыль. Так всегда, если земля не укутана травяной шубой, не прошита гибкими корнями деревьев. Скрипели под ногами камни, раздробленные водой и морозом на множество колючих обломков. Больно было идти по ним в мягких кожаных сапогах. К тому же сверкающая Вальхалла снежных гор и большого фиорда не была больше видна; впереди и вокруг лежала голая пустошь, то тут, то там вздымавшая в небо безжизненные скалы. Лишь морские птицы по-прежнему кружились над головами, да прошмыгнул и скрылся впереди облезлый летний песец…
– Не много потерял Вагн оттого, что не побывал здесь, – сказал Хельги, поправляя лямки мешка.
Оттар откликнулся:
– Мне самому мало нравится это нагорье, но мы ушли ещё недостаточно далеко, чтобы о чём-то судить.
А Карк бросил язвительно:
– Ты можешь вернуться, если раздумал идти. Тут близко, и ты навряд ли заблудишься.
Хельги остановился, задрожав от обиды:
– Я не говорил, что хочу назад. И выбирай слова, сын раба, пока я не надумал вогнать их тебе обратно в глотку!
– Хватит ссориться! – остановил их Оттар. – Я так и знал, Карк, что ты изведёшь меня нытьём, а его примешься задирать!
20. Россказни плавающих по морю
Потом они увидели между холмами небольшой ледник, весь засыпанный пылью и сильно подтаявший на солнце. У одного края собралось целое озеро, и в нём шумно плескалось стадо гусей.
Здесь решили устроиться на ночлег. Правда, не из чего было сложить костёр, но в мешках сыскались лососи, пойманные уже на Свальбарде и приготовленные в построенной Вагном коптильне, а рядом бежала чистая голубая вода – чего ещё?..
У всех гудели усталые ноги, подзабывшие в плавании о дальних переходах пешком, но троим сразу спать не годилось. А ну пожалует в белой шубе грозный Хозяин Льдов, привлечённый запахом человека, или подкрадется, горбясь за валунами, потревоженный тролль!
– Первым будешь сторожить ты, – сказал Оттар Карку. – Разбудишь меня, когда солнце доберётся до той горы. А ты, – повернулся он к Хельги, – посидишь после меня, пока солнце не встанет вон там. Запомнил?
Хельги кивнул и подумал, что Оттар выбрал себе самую трудную стражу – в середине ночи, когда всего сильнее клонит ко сну. Он хотел сказать, что не маленький и не нуждается в поблажках… но Оттар уже спал, с головой забравшись в мешок в поисках темноты.
…Хельги удивился спросонья недружелюбному тычку под рёбра, разлепил веки и увидел над собой Карка. Правду молвить, глаза открылись с трудом, и он сразу подумал, что разбудили его слишком рано, не в очередь. Он не ошибся: бледно-жёлтое солнце, прикрытое лёгкой дымкой, висело как раз над первой вершиной из тех, что Оттар указал им накануне.
– Оттару досталось вчера не меньше, чем нам, – сиплым шёпотом проговорил Карк, влезая в мешок. – Особенно на льду. Буди его сам, если не выспался, а я не стану.
Хельги промолчал, лишь злорадно отметил, что мешок у него был как раз подходящий, латаный-перелатаный и грязный, криво скроенный из вонючей лысой овчины… Сидел бы вместо Оттара сам и не перекладывал этого на других!
От обиды сон как будто пропал, но Хельги знал, что непременно задремлет, если не встанет. Он поднялся и тут же застучал зубами, поспешно натягивая штаны. Северный ветер отгонял тяжёлые непогожие тучи, но зато сам был по-зимнему жесток. Накануне, пока они шагали в гору, да ещё с мешками на плечах, холод ощущался как-то не так…
Хельги немного попрыгал на заиндевелых камнях, размахивая руками, но камни хрустели очень уж громко. Тогда он решительно разделся, подошёл к увешанному сосульками краю ледничка, полюбовался немного таинственным светом, мерцавшим из глубины, – и шагнул под обжигающе-холодные струйки, весело катившиеся в озеро.
Видела бы мать, подумал он, вертясь и содрогаясь под частой капелью, от которой на груди и руках выступали жаркие пятна. Да, здесь никто не лез к нему с советами и предостережениями, не упрашивал одеваться теплее и ни в коем случае не ходить на лодке мимо Железной Скалы…
Но странное дело: теперь, когда надоедливые заботы матери превратились в воспоминания, они растягивали его губы улыбкой вместо того, чтобы сердить… А может, он просто стал взрослым мужчиной?
Спросить бы Оттара, но Оттар, не знавший матери, навряд ли сумел бы что-нибудь подсказать.
К тому времени, когда солнце напоролось на вершину чёрной скалы, оплавило её и осталось висеть, истекая золотой кровью, Хельги распластал второго лосося и принялся его чистить. Пожалуй, пора было будить остальных, и он запустил мелким камешком в Карка, потом в Оттара. Оба немедля проснулись, и Оттар вместо благодарности выругался:
– Всякий сопляк берется судить, сильно ли я устал!
Он не привык, чтобы ему возражали. Хельги отмолчался: он стерпел бы даже затрещину, на Оттара нельзя было обижаться, как не обижаются на старшего брата. Зато Карк смотрел на него в явной тревоге, ожидая отместки. Страх, достойный невольника. Древний Хёгни, чьё мужество не знало предела, сам пошёл на казнь, не желая, чтобы вместо него убили раба. Карк, наверное, никогда и не слыхал про такое, рабы редко беседуют о чём-либо кроме еды и работы. Он так и не понял, почему Хельги не стал его выдавать.
Сворачивая мешок, Оттар всё смотрел на гусей, щипавших редкую зелень и громко гоготавших на том берегу. Хельги ждал, что Оттар предложит добыть впрок две-три птицы, благо каждый захватил с собой лук, – но Оттар вдруг сказал:
– Сколько гусей, а вот лебедя я больше не видел. Может, я последних застрелил возле Рогатой горы?
Они направились вниз по течению ручья. Вода в нём была мутная и неслась с бешеной силой, ворочая камни: думай дважды, прежде чем затевать переправу. Кое-где ручей проел в песчанике широкое глубокое ложе; в иных местах попадался гранит, и он с рёвом пенился на порогах.
– Всего на пять ночей отпустил меня Ракни, – сказал Оттар. – Надо нам поворачиваться, если мы вправду хотим увидеть что-нибудь, кроме этих камней!
Весело было идти вместе с ручьём, бежавшим под гору; сделалось ещё веселее, когда впереди вновь открылось далёкое море и гористые острова, чёрные на синем, с серебряными шапками ледников. Совсем другой берег, не тот, что провожал их накануне.
Этот склон смотрел к югу, на солнце. Перевал останавливал холодные ветры, и здесь росло куда больше зелени, чем в фиорде Вагна, шага нельзя было сделать, не наступив на цветок. Хельги впервые в жизни стало жалко их мять. И как не пожалеть белые, жёлтые, красные, ярко-лиловые звёздочки, едва успевшие обрадоваться скудному солнечному теплу? Зря, что ли, они так прижимались друг к другу и к земле, собираясь в зелёные подушки, и на одном крохотном кустике можно было обнаружить сразу ягоды и цветы: то, что в других странах успевало свершиться за одно лето, здесь растягивалось на два, а то и на три. Надо будет собрать потом десятка два разных и захватить домой – показать матери. Мать любит цветы…
Путешествие по ручью кончилось неожиданно скоро. Сперва Хельги заметил, что птицы стали носиться так часто, как бывает лишь рядом с гнездовьями, а ведь до моря было ещё неблизко… Он едва успел подумать об этом, и цветущая тундра исчезла, ринувшись в бездну обрывом чудовищной высоты. На выступах слоистого камня кричали и суетились вездесущие кайры. Ручей с разбегу
