побежали снова. На этот раз Харальд всё время бежал впереди лошади. Когда они добежали до конца, Харальд сказал:
– Ну что, держался я за подпругу?
Магнус говорит:
– Теперь ты бежал впереди.
Магнус дал своему скакуну отдохнуть немного. Потом пришпорил его и пустился вскачь. А Харальд стоял спокойно. Тогда Магнус оглянулся и крикнул:
– Беги!
Харальд побежал и намного обогнал Магнуса. Он добежал до конца отмеренного расстояния задолго до Магнуса, лёг там и, когда Магнус доскакал туда, вскочил и приветствовал его…
Сигурд конунг узнал о том, что произошло, только после обеда. Он сказал Магнусу в гневе:
– Вы называете Харальда глупым, но мне кажется, что ты сам дурак. Ты не знаешь иноземных обычаев. Ты не знал, что у иноземцев в обычае закалять себя в разных искусствах, а не заниматься только тем, что напиваться до бесчувствия?»
Напомним, речь здесь идёт о XII веке, когда конунги из боевых предводителей древних дружин всё более превращались в обычных заплывших жирком королей средневековья. Двумя-тремя столетиями ранее, в разгар эпохи викингов, сыну конунга подобного напоминания не потребовалось бы.
Викинги были воинами в основном морскими; учёные пишут даже, что их дружины на корабельных палубах чувствовали себя едва ли не уверенней, чем на твёрдой земле. Естественно поэтому, что «водные виды спорта»
пользовались в их среде величайшим почётом. Плавать и нырять умели все; воин, выброшенный или сам выскочивший в бою за борт корабля, умел плыть прочь, прячась от стрел, да и просто от вражеских глаз, под своим щитом, благо тот делался из дерева и в воде не тонул.
Вот ещё пример из сказания. Морская зимняя буря «с вьюгой и морозом» загнала купеческий корабль к острову у норвежского побережья. Вообще-то викинги знали способ при любой сырости сохранять трут сухим: его вкладывали в ореховую скорлупку и облепляли воском. Этим людям, однако, огня взять было негде, они пали духом и начали потихоньку готовиться к смерти. Потом наступили сумерки, и по другую сторону пролива засветился огонь. Сниматься с якоря не рискнули. Что делать? На счастье горе-мореплавателей, сыскался среди них один удалец, исландец по имени Греттир, с которым мы уже встречались в главе «Воины-звери».
«Греттир приготовился плыть. Он сбросил с себя одежду и надел на голое тело плащ с капюшоном и сермяжные штаны. Он подобрал полы плаща, обмотался вокруг пояса лыком и взял с собой бочонок. Затем он прыгнул за борт. Он переплыл пролив и вышел на берег. Он увидел дом, и оттуда слышались голоса и громкий смех. Греттир повернул к дому… Весь его плащ, когда он вышел на берег, обледенел, и он казался прямо великаном. Сидевшие в доме пришли в ужас и подумали, что это какая-нибудь нечисть…»
Вот так: ничего особенного, «переплыл пролив и вышел на берег». А ведь дело происходит в штормовую зимнюю ночь!..
Можно после этого верить фильмам и произведениям художественной литературы, где викинги изображаются бестолковыми здоровяками, склонными «давить» противника исключительно грубой силой и физическими габаритами?..
Право и суд
В этой книге часто упоминаются законы и древние судебники, есть даже целая глава: «С точки зрения закона». Между тем, когда рассказываешь об этом, люди довольно часто удивляются:
– А разве у викингов были какие-то законы?
Кинематограф и художественная литература немало потрудились, создавая викингам репутацию «варваров, не испорченных условностями цивилизации». Многие авторы (а с ними, понятно, зрители и читатели) считают, что право в эпоху викингов существовало в основном «кулачное». Некоторые воспевают такой мир, некоторые осуждают. Те, кто осуждает, заставляют порой самих своих персонажей, викингов, говорить о «страшной жизни», которая их окружает: вокруг, мол, сплошные убийства, насилие и жуткая кровная месть…
А как было на самом деле?
Кровная месть
Кровную месть иначе как «диким обычаем» обыкновенно не называют. В кино и литературе её обычно показывают либо как страшную трагедию, приводящую к гибели враждующих сторон до последнего человека, либо как тягостную обязанность персонажа, которую ему приходится выполнять против своего желания: ничего не попишешь, обычай.
Иногда кровную месть объявляют даже чем-то исключительно присущим «свирепым викингам» и объясняют особой «кровожадностью» скандинавских народов. Мне приходилось читать в некоторых работах, что, мол, славяне кровной мести не знали никогда. Легко, однако, убедиться в том, что это не соответствует действительности. Стоит заглянуть в «Русскую Правду» – сборник древнерусских законов («правда», кстати, в переводе на современный язык и значит «установление, правило, закон», а также «соответствие закону»). Так вот, «Русская Правда», записанная в XI веке, не только признаёт кровную месть, но даже устанавливает порядок, какой родственник за какого должен отмщать!
Дочитав до этого места, кто-нибудь наверняка вздохнёт:
– Да, жестокая эпоха была…
Между тем «жестокость» древних эпох по сравнению с сегодняшним днём – такой же распространённый миф, как и «особая кровожадность» того или другого народа.
Что же думают по поводу кровной мести учёные?
Они пишут: во все эпохи происходили и прямые злодейства, и трагические случайности, когда человек убивал человека. И, естественно, близким погибшего хотелось разыскать и покарать виноватых. Когда подобное происходит сейчас, люди обращаются в правоохранительные органы за справедливостью и защитой. А к кому им было обращаться тысячу лет назад? Тогда ведь не существовало ни милиции, ни полиции, ни прокуратуры. Силой навести порядок мог только вождь, за которым стояли профессиональные воины – скандинавский хирд, славянская дружина. Но вождь – конунг или князь – был, как правило, далеко. Или в своей столице, или вообще в заморском походе. Да и авторитет его как правителя страны, вождя всего народа (а не только воинов) в эпоху викингов ещё только устанавливался. Люди предпочитали рассчитывать на самих себя.
Кстати, если мы обратимся к современной эпохе, нетрудно удостовериться в том, что кровная месть в наше время сохранилась (или вновь возникает) там и тогда, где официальное правосудие отсутствует, либо оно бездеятельно и бессильно. И особенно там, где бессилие правоохранительных органов сочетается с пережитками родового строя.
В главах «Скажи мне, какого ты рода…» и «Я и МЫ» рассказывалось, что род, большая семья, родственный коллектив был в жизни древнего человека самым драгоценным и главным. Сгорел дом – родня мчалась на помощь погорельцам. Осиротели дети – немедленно находилось, кому забрать их к себе… И, конечно, стоило обидеть одного из родственников, как за него грудью вставали все. А уж если происходило убийство, преступник знал, что ему придётся иметь дело со всем родом убитого.
С другой стороны, за убийцей тоже стоял род.
В упомянутых чуть выше главах говорилось, что, согласно понятиям той эпохи, в отрыве от своего рода человек мало что значил. Человек был прежде всего членом
