Те же и Скунс – 2

окончании встречи просто закрывают за тобой дверь…

Шагая по обледенелой бетонке, Благой придумал для статьи несколько довольно мстительных фраз, и на душе потеплело.

Особняк финансового гения стоял в Осиновой Роще, там, где заснеженные поля упираются в южные склоны поросших лесом холмов. Место красивое, достаточно уединённое и в то же время совсем рядом с городом. В таких местах как грибы растут загородные резиденции теневых и полутеневых миллионеров. На самом гребне подъёма Благой остановился и, сощурившись против ветра, оглядел панораму. Крупно нарезанные участки земли окружали кирпичные, фигурно выложенные стены (язык не поворачивался назвать их заборами) со всякими хитрыми приспособлениями наверху. Каждая стена способна была выдержать небольшую осаду. Внутри вздымались к сумрачным небесам рыцарские замки и чуть ли не готические соборы. Вот только вместо родовых гербов и крестов на них красовались гигантские спутниковые тарелки.

Дом Михаила Микешко легко было отличить по зеленовато светившемуся стеклянному пузырю зимнего сада. Пузырь был большой и ажурный, говорили, будто при сборке конструкции погиб сварщик – упал с высоты. И что вроде бы парень был сам виноват.

Немного присмотревшись, Благой обратил внимание, что особняк финансиста по сравнению с остальными выглядел достаточно скромно. Тут Борис Дмитриевич припомнил, что его сразу от входа провели в библиотеку. Тысячи книг лежали в ящиках и стояли на полках, от старинных до глянцевых многокрасочных современных, и на каждом корешке и обложке красовалась либо змея, либо ящерица, либо лягушка. Благому бросилось в глаза, что многие книги присутствовали в нескольких экземплярах; видимо, страсть хозяина дома к рептилиям была такова, что при виде знакомого издания он не мог удержаться и приобретал его снова… Возможно, библиотека таила в себе и другие колоритные особенности, но Благому не дали времени оглядеться – пригласили в оранжерею. Так что внутреннего убранства дома он, собственно, и не видел – а жалко. Не то чтобы это могло помешать ему написать качественную статью, просто человека по имени Михаил Матвеевич Микешко он как вчера себе не представлял, так не представлял и сегодня. И дом миллионерский ему не слишком помог…

Благой поплотнее подоткнул шарф и двинулся дальше. Тоже, непостижимый змей. Ну и чёрт его побери.

А человек по имени Михаил Матвеевич Микешко как раз в это время с остервенением мыл руки. Он снова и снова выдавливал английское жидкое мыло, взбивал и смывал душистую пену, после чего внимательно разглядывал свою правую кисть, даже нюхал её… и, передёрнувшись от отвращения, повторял процедуру.

Окутанная паром струйка воды (он всегда мыл руки почти кипятком) с тихим журчанием убегала в итальянскую раковину.

– Без меня ты ещё раньше бы сдох, – сказал Микешко тёмному отверстию слива. – От водки. Ясно тебе?!

Отверстие по обыкновению промолчало, но у Михаила Матвеевича не было полной уверенности, что оно с ним согласно. Поэтому, завершив наконец мытьё, он закрыл слив особой затычкой, управляемой рычажком. А то ведь не ровен час…

У него действительно была в то время «четвёрка», и они в самом деле мчались не разбирая дороги, но всё сходство со «скорой» исчерпывалось тем, что на заднем сиденье страшно хрипел и корчился умирающий. Лицо без определённого места жительства и занятий, два месяца проработавшее в серпентарии у Микешко. Редкостный верзила и здоровяк, хоть и забулдыга тоже не средний. Ему давно полагалось бы умереть от остановки дыхания, а он всё хрипел, точь-в-точь как эта раковина с бегущей водой, всё скрёб ногтями матерчатые чехлы, всё силился приподняться…

Теперь-то Михаил Матвеевич знал, что укушенному не поздно было помочь. Но тогда он просто держался мёртвой хваткой за руль и гнал машину по ночным заснеженным улицам, дурея от страха и не особенно понимая куда, а Виталик, вызвавшийся «решить вопрос», что есть сил прижимал бьющееся тело к сиденью и во всё горло орал: «Налево!.. …твою мать, направо!..», но Михаил реагировал на команды хорошо если через раз: таращился в зеркало заднего вида, где то и дело возникала искажённая, почерневшая маска, уже, кажется, неспособная принадлежать человеку…

В тот момент будущий финансист думать не думал ни о каких милицейских патрулях и группах захвата, которые, между прочим, ездят морозными ночами по городу и даже, бывает, заглядывают в самые глухие проулки. Дуракам счастье – как они долетели до купчинских новостроек и случайно не столкнулись с ментами, знал только Бог. Или, может, не Бог, а его исторический оппонент. Как бы то ни было – долетели. И вытряхнули своего «пассажира» на изрытом тяжёлой техникой пустыре.

Михаилу казалось, что он никогда не выдерет руку из мокрой, липкой, чем-то ужасным пахнущей пятерни…

А потом они с Виталиком ждали, пока в отдалении на искрящемся под луной снегу перестанет шевелиться тёмное, бесформенное, большое. Ждали нескончаемо долго. И всё это время Михаил безостановочно оттирал правую руку тряпкой со сцеженным из бака бензином…

Михаил Матвеевич погасил в ванной свет и направился обратно в оранжерею, за свой рабочий стол – включать компьютер, навёрстывать время, потраченное на общение с журналистом. Ибо время у него было, безо всякого преувеличения, деньги. Однако не дошёл. Остановился на полпути, поправил очки, вновь поднёс к лицу правую руку, принюхался, тщательно осмотрел…

Торопливо вернулся в ванную и опять открыл горячую воду.

На автобусной остановке висела жёлтая табличка с расписанием, но Благой даже не стал к ней присматриваться. Ему ли было не знать, какое отношение к реальности имели все эти «тринадцать сорок семь» и «четырнадцать ноль девять». Борис Дмитриевич решил для очистки совести помёрзнуть на остановке десяток минут, потом начинать «голосовать»… Но в это время из-под горки, скрипя и вздыхая, выплыл автобус.

– До метро довезёт?.. – крикнул Благой в открывшуюся дверь. Получил утвердительный ответ – до «Озерков», – заскочил внутрь и устроился у окна. Благо пассажиров было немного.

Автобус производства бывшей братской страны не блистал молодостью и явно знавал лучшие дни, но в нём оказалось на удивление тепло. К середине путешествия Борис Дмитриевич даже опустил воротник, и обида на миллионера, не предоставившего ему «Мерседес», стала понемногу рассасываться. Подумаешь, не подвёз. У него там, в конце концов, не такси…

Благой смотрел в окно на сугробы, радуясь про себя, что в Озерках автобус подходит к самой станции метро, и неторопливо раздумывал, под каким же соусом всё-таки подавать «непостижимого змея». Почему-то вспомнилось, как после крушения пресловутого ваучерного фонда Микешко показывали по телевизору. В интерьере его тогдашнего городского жилья. Квартира была просторная, но «пирамидостроитель» с супругой (очень красивой молодой дамой, явно вышедшей за толстого невзрачного коротышку по страстной любви) ютились в одной крохотной комнатке. Всю остальную площадь занимали террариумы и охрана.

Потом на ум пришли книги в ящиках, увиденные в библиотеке, и подумалось, что особняк в Осиновой Роще, если бы поподробнее его осмотреть; вероятно, навеял бы те же чувства, что и квартира из передачи. Не было в нём, хоть убей, безошибочно уловимого духа прочно обжитого, долговременного обиталища. Коробки, чемоданное настроение – то ли съезжают, то ли едва въехать успели… Сыграть, что ли, на этом? Предложить далекоидущие сопоставления?..

Борис Дмитриевич сунул руку проведать диктофон, устроенный во внутреннем кармане, в тепле около тела, и внезапно решил, что не будет расставлять никакие акценты. Чёрт с ними, с обобщениями и психологическими портретами!.. Сколько можно живописать мыслителей и святых и приходить к восторженным выводам, а потом, когда открываются факты, – тихо надеяться, что