…Ну и кому, спрашивается, было бы хуже, если бы Стаська сидела сейчас рядом с ним, на своём излюбленном переднем сиденье, и смотрела по сторонам?.. Тоже мне какая экспедиция на Северный полюс. В машине тепло, и двигатель так по-деловому урчит, и дорога очень даже неплохо расчищена…
Подъезжая к Измайловскому мосту, Валерий Александрович совсем приободрился и вспомнил, что в автомастерской, где довелось побывать «Москвичу», ему сделали хорошую антикоррозийную обработку, позволявшую не опасаться снега и соли. «А что, – сказал он себе, аккуратно въезжая на мост, – может, как возвернусь, и не ставить его опять на прикол? Бегает же, так чего ему в гараже прокисать…»
Впереди загорелся зелёный, и Жуков бодро устремился вперёд со второй передачи, держа курс вдоль трамвайных путей…
…Впоследствии он так и не смог толком припомнить, что же именно послужило причиной случившемуся: его слишком энергичный разгон или, наоборот, то, что в какой-то момент он решил «придержать коней» и слегка тормознул. В памяти остался лишь факт, что автомобиль внезапно и безо всякого предупреждения понесло влево, на трамвайные рельсы. Теоретически Жуков знал, как в таких случаях следует поступать: вертеть руль в сторону заноса, делая его управляемым. Однако теория – это одно, а практика – нечто совершенно иное. Валерий Александрович мгновенно и жарко взмок, перед внутренним взором пронеслись красочные картины жуткой аварии, а руки сами собой до предела выкрутили руль вправо. Это весьма помогло «Москвичу» изящно преодолеть обе пары рельсов и как намыленному выскользнуть на встречную полосу. Слава Богу, что в субботу утром машин и трамваев на улицах куда меньше, чем в будни, – только это и спасло Жукова от окончательных неприятностей. Ещё несколько судорожных и в корне неверных манипуляций газом, сцеплением и тормозами привели к тому, что «Москвич» поменял направление и столь же изящно и неуправляемо устремился направо. Валерий Александрович снова отчаянно закрутил руль… и увидел, что движется точно в бок неведомо откуда возникшему мусоровозу. Он успел мысленно пережить хлёсткий «жестяной» удар и почти увидел, как вздыбливается голубой капот, только что бывший чистым и гладким, как мнутся в гармошку оба крыла, как хрустит нарядный хромированный бампер, а из сплющенного радиатора белым облачком вырывается пар… И дождём сыплются из потревоженного контейнера мусоровоза всякие бутылки и банки…
Грузовик успел сманеврировать или всё объяснялось чистым везением – осталось навеки загадкой. «Москвич» грациозно проплыл за кормой мусоровоза. И наконец-то остановился, развернувшись почти в первоначальном направлении.
Валерий Александрович зачем-то поспешно выключил двигатель, словно опасаясь, как бы машина опять куда не отправилась по собственной воле. Стащил с головы сделавшуюся тесной шапку и вытер мокрое лицо. У него тряслись руки. «Москвич» стоял чуть левее грузовика, и Жуков увидел, как открылась водительская дверь и наружу высунулся встревоженный шоферюга. Надо полагать, он тоже на сто процентов ждал столкновения и не сразу понял, куда же подевался чуть не протаранивший его автомобиль… Разглядел – и с облегчением двинулся дальше.
Валерий Александрович некоторое время сидел неподвижно, силясь собраться с мыслями. Потом стало холодно. Он завёл машину и поехал вперёд. Очень медленно и осторожно.
Как всё-таки правы были они с Ниной, когда решили оставить воспитанницу дома…
Над городом разгорался поздний зимний рассвет.
Гибель «Титаника»
Кот Васька, тёти-Фирин баловень и любимец, несказанно радовался появлению огромного круглого аквариума на столике возле шкафа. Когда хозяйка наливала в аквариум тёплую воду, возле него можно было греться не хуже, чем у батареи. Остывая, стеклянный шар, конечно, делался не столь привлекательным. Но в любом случае за ним всегда можно было спрятаться и с любопытством разглядывать знакомые предметы, удивительно изменившие облик.
А поскольку тётя Фира ещё и закрывала аквариум от пыли толстым гладким стеклом, дивное новшество быстро превратилось для кота в идеальный трамплин для запрыгивания на шкаф. И в излюбленную посадочную площадку при соскакивании обратно…
Гораздо меньше удовольствия доставляли Ваське одинаковые литровые баночки, во множестве появившиеся на подоконнике и на буфете. Эти баночки почему-то нельзя было не только подробно обследовать – даже и близко к ним подходить. Тётя Фира вооружалась мерным стаканчиком и наливала в них кипячёную воду, выдержанную в аквариуме ровно двадцать четыре часа. Потом сыпала из пакетиков белый, не имеющий запаха порошок и мешала стеклянной палочкой до полного растворения. Закрывала кусочками марли, надевала резинки… и кот заново лишался жизненного пространства для игры и прогулок.
Скоро на дно банок начинали оседать белые хлопья. Через три дня Эсфирь Самуиловна торжественно цедила раствор. Осадок высушивала на фильтровальной бумаге и уносила куда-то, а склянки тщательно кипятила в большой зелёной кастрюле. Потом всё повторялось сначала.
И если «норвежский лесной» подходил к банкам ближе чем на два метра, хозяйка строго шикала на него и – дело неслыханное – даже замахивалась полотенцем. Естественно, репрессии лишь подогревали Васькину любознательность. И он давно понял: всё то, что воспрещалось ему днём, можно было беспрепятственно совершить ночью. В первый же вечер после появления таинственных баночек кот терпеливо дождался, когда тётя Фира выключила свет и уснула, а потом вспрыгнул на полку буфета и планомерно изучил всё там стоявшее. К его некоторому разочарованию, ничего вкусного или по крайней мере съедобного в банках не обнаружилось. Так, как пахло из-под марлевых крышек, мог бы пахнуть разведённый в воде мел… Хозяйкина химическая лаборатория сразу лишилась привлекательности, и кот перестал на неё посягать. Тётя Фира гладила любимца и хвасталась Снегирёву:
– Видите, Алёша, какой котик послушный? Сказала – нельзя, он сразу и понял…
…В тот день ничто не предвещало трагедии. Эсфирь Самуиловна расставила на столе батарею прошпаренных банок, выложила полученные под залог и расписку пакетики безымянного вещества. Скрупулёзно вымыла руки и сняла с аквариума стекло, собираясь в полном соответствии с инструкцией разливать воду. Происходило всё это далеко не впервые, и Васька, спавший в углу дивана, лишь лениво приоткрыл один глаз. Правда, в следующую секунду пришлось открыть уже оба и даже вскинуть голову, навостряя уши: на тумбочке заверещал телефон.
Звонила Софочка. Младшая невестка прислала ей из Израиля письмо с новостями тамошней жизни, которые требовалось немедленно обсудить. Разговор получился долгим. Эсфирь Самуиловна сначала стояла у тумбочки, прижимая трубку плечом и по давней привычке держа на весу «стерильные» руки. Потом поняла, что повторной обработки не миновать, ногой пододвинула табуретку и села.
Васька сладко зевнул, потянулся и стал жадно следить за бликами на стене. Сквозь окно в комнату заглядывало нечастое зимнее солнце, а тётя Фира, оставившая мысль о стерильности, как на грех, вертела в руке очки – по обоям метался стремительный и яркий солнечный зайчик. Кот сжался в тугую охотничью пружину, жёлтые глаза разгорелись, а кончик хвоста начал подёргиваться.
– Ой вэй, Софочка, ну не надо так волноваться, – увещевала тётя Фира подругу. Блик дразняще пронёсся мимо самой Васькиной морды и улетел вверх по стене. Пружина стремительно развернулась – кот щёлкнул зубами и взмыл следом за дичью. Царапнул по обоям когтями, перевернулся в воздухе… Диван едва слышно вздохнул когда-то продавленными пружинами.
– Ну конечно, климат есть климат, – тётя Фира была поглощена обстоятельствами нездоровья никому не известной Зои Абрамовны. – Но, Софочка, ты же знаешь, что в нашем возрасте даже в городе из одного района в другой переезжать…
Солнечный зайчик опять ускользнул из-под Васькиных лап и нашёл убежище на шкафу. Кот метнулся через диван и, оттолкнувшись от валика, азартно прыгнул на крышку
