отдела майор Ступин.
— Разрешите, товарищ полковник?
— Проходи, Николай Игнатьич. — Хозяин кабинета достал вторую чашку, плеснул заварки и придвинул подчиненному сахарницу. — Сам наливай и рассказывай, по глазам вижу, что есть о чем.
Они знали друг друга давно: когда Хрусталев еще ходил в начальниках отдела, Ступин был у него заместителем и впоследствии занял его место, так что, несмотря на разницу в годах, между ними царило понимание.
— Борисов объявился. — Майор налил кипяток, понюхал и начал прихлебывать без сахара. — Я с ним встречался сегодня. Помните такого?
Еще бы не помнить! Это ведь не кто иной, как сам Хрусталев зацепил его в девяностом, а потом словно эстафетную палочку передал Ступину — владей, товарищ полезный.
— Ну и как он, чем дышит? — Полковник надкусил ватрушку и поморщился от избытка теста. — Вот паразиты, даром что дерут втридорога, так еще и экономят. — И улыбнулся подчиненному: — Ну вещай, не тяни.
— Я не знаю, чем он дышит, — Ступин поставил чашку и вдруг широко улыбнулся в ответ, — но думаю, что на хвост «фараона» он нас выведет обязательно. — И он принялся с энтузиазмом жевать.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Не было его давно. — Ущемленный за живое, скинхэд облизнул пересохшие губы и, снова всхлипнув, перешел на шепот: — Слушай, седой, у Мамонта спроси, он вместе с Темой ходит.
Потное лицо его было перекошено, зрачки от боли расплылись во весь глаз, и Скунс несколько ослабил хватку.
— Да я слышал, вроде бы все мамонты издохли. Этот-то где пасется?
— Слышь, седой, хватит человеку яйца крутить. — Самый мелкий из скинов, будучи, как видно, наиболее рассудительным, покачал в руке пивной кружкой. — Нам не нужны неприятности. Мы здесь торчим постоянно и с тобой биться не будем. Двигай в «Забаву», там Мамонт обычно и зависает.
— Понял, не дурак. — Быстрым движением Скунс поднялся и, похлопав по плечу ущемленного ультраправого: — Благодарю за компанию, — направился к выходу.
Кажется, общался он с бритыми россиянами совсем недолго, однако другие россияне все же исхитрились и уперли с «мышастой» «дворники». «Ну и ладно, все равно уже чистили плохо». Подобные удары судьбы Снегирев принимал с философским спокойствием; он достал из бардачка новые и не спеша порулил в «Забаву». А путь его лежал в то самое место Петра творенья, которое еще господин Крестовский называл «петербургскими трущобами».
Если Невский считать лицом города, Зимний — его сердцем, а Смольный — спинным мозгом, то Сенная площадь, вероятно, будет если не прямой кишкой, то двенадцатиперстной уж точно. Чего только не случалось здесь — и церковь Божию взрывали, и трупы холерные жгли, и революцию затевали, а уж торговали-то всем, что душа пожелает, — от гнилого сена до немытого женского тела. Кстати, торгуют до сих пор.
В свое время и зачинатель всемирной революции изволил обретаться здесь и с аппетитом потреблял купленные на рынке «архивкуснейшие огурчики». Тщательно, по-большевистски, изучал вождь окрестные притоны, и душа его ликовала — буря, скоро грянет буря! Однако после того как грянуло, малин на Сенной меньше не стало. Хаживали здесь когда-то и мокрушник Ванька Белка, и экс- чекист Леонид Пантелеев, да и нынче куда ни глянь — бритые затылки, цепи в палец толщиной, крутизна наворотов: Россия бан-дитствующая…
Наконец Снегирев запарковался и, оставив без внимания призывный клич блондинистой особы «пойти расслабиться», направился к пульсирующей вывеске «Кафе „Забава“». В ярком неоновом свете были хорошо видны кровавые натеки на снегу, рифленые следы тяжелых башмаков и в качестве кульминации — глубокая яма в придорожном сугробе. Кому-то пиво пошло не впрок и вернулось обратно. Как видно, вместе с выбитыми зубами.
«Хорошо, если не с мозгами». Снегирев спустился по обледенелым ступеням в полуподвал и толкнул тяжелую бронированную дверь. Внутри было накурено, полутемно и уютно. Играл московский «Штурм», пахло пивом, а в целом заведение было небольшим, и это Снегиреву не очень понравилось.
Во-первых, если что — не развернешься, а во-вторых, завсегдатаи обычно друг друга хорошо знают. Крепкий, можно сказать сплоченный, коллектив единомышленников, и стоит крикнуть кому-то: «Наших бьют!» — как остальные тут же вольются в процесс и будут обидчика зубами рвать. Может быть, даже до смерти. До носилок «скорой», это уж как пить дать. Чтоб знали наших.
Действительно, народ в «Забаве» подобрался непростой.
За столом у самой стойки расположились двое молодых людей, и их боксерские носы в сочетании с разбитыми руками словно вопрошали посетителей: «Зубы не жмут?» У окна классно прикинутый сын гор угощал коньяком потасканную «соску» и не врубался, что крайне интересен крепким молодцам в кожаных куртках. Девица мило улыбалась, джигит томился, а молодые люди изнемогали от нетерпения: ну когда же начнет действовать этот чертов клофелин?
— «Миринду», пожалуйста. — Снегирев потащил из кармана мятые пятисотенные и, заметив отвращение на бандитских физиономиях, улыбнулся стервозного вида девице за стойкой: — Мамонт не появлялся?
— Ты чего, окосел? Поля не видишь? — Барменша презрительно посмотрела на любопытного и показала бесстыжим глазом в самый дальний угол, где за столом расположился бритый двухметровый дизель с широкими, как шкаф, плечами.
Расстегнув черное расклешенное снизу пальто, он в гордом одиночестве пользовал баночный «Кофф» и заедал его огромным (исключительно вонючим) вяленым лещом. Было в его ухватке что-то от исполинов прошлого: одна пустая упаковка уже валялась на полу, рыбными потрохами был завален весь стол, однако сам молодец сидел прямо, хмель его не брал, только пот струился по наголо обритому черепу.
— Ты смотри поосторожней с лещом-то, — Снегирев устроился напротив и с удовольствием глотнул лимонада, — в нем запросто солитер может оказаться. А уж если заведется эта гадость, то единственное верное средство — керосин. Выпиваешь стопочку, глист в нокауте, и на время легчает. Ну а как очухается, то опять лезет наверх и грызет, естественно, поедом. Опять его надо керосином, и одно из двух — или ты сдохнешь, или глист. Здесь как в классовой борьбе — компромиссов не бывает…
— Солитер, говоришь? — Мамонт почему-то поперхнулся и, посмотрев на сочный, истекающий жиром кусок рыбины, скривился: — И керосином его? — Он отставил банку в сторону и принялся закуривать «беломорину». — А сам-то ты кто будешь? Главспец по глистам?
— Ну да. По паразитам. — Снегирев изобразил серьезное лицо и, чтобы никаких сомнений у собеседника не оставалось, сделал неуловимое движение рукой. Воздушный поток с расстояния в метр потушил зажигалку Мамонта. Тот подобрал выпавшую изо рта папиросу и сделался задумчив.
Некоторое время сидели молча. Когда «Миринда» иссякла, Снегирев убрал бутылку под стол и спросил:
— Тема где?
Невинный вроде вопрос вызвал извержение вулкана.
— Ах вот ты чего, сука! — Мамонт вдруг оскалился подобно барбосу и ухватил собеседника за грудки. — Урою, пидор гнойный, по асфальту размажу.
В следующее мгновение его яростный рык сменился жалобным стоном, хрустнули кости, и, прижимая к животу под раненную руку, он бросился к выходу — стокилограммовым живым болидом. «Молодым везде у нас дорога». Снегирев дал ему возможность выбраться из заведения и
