- Онго, прошу тебя, - я поморщился. – Не хочу, чтобы ваша с Кайсеном размолвка отразилась на эффективности…
- Не отразится, - так же уверенно пообещал генерал; я ощутил острую благодарность – и некоторую растерянность, когда Эрдрейари продолжил: - Но по единому манию моего императора я готов, не медля, сжечь этот скорпионник дотла. Атомники на полях.
Я возблагодарил небеса за то, что Кайсен этого не слышит, а если слышит, то не присутствует. Во-первых, я меньше всего хотел, чтобы Великая Тень и мой главнокомандующий начали интриговать друг против друга: я рисковал этого не пережить, причем буквально. А во-вторых, я не мог согласиться с Онго. Переубедить его я тоже не мог, потому оставалось лишь воспользоваться императорским правом приказывать.
- Я запомню, - сказал я. – Онго, я хотел просить твоего совета в другом деле.
Эрдрейари внимательно смотрел на меня. Я замешкался, ощутив странную неловкость.
- Совета как стратега, – продолжал я, взявшись пальцами за переносицу, - и поднятого.
Генерал сощурился, сделал затяжку и выпустил кольца дыма. Серьги его качнулись, сверкнув, когда он склонил голову к плечу. Он точно прочел мои мысли – неужто это был так легко сделать?..
- Кто? – мягко спросил он. – Кого ты хотел бы видеть рядом с собой, Мори?
- Аргитаи.
Я сам едва не сробел, сказав это, и глянул на Онго с легкой тревогой. Но Эрдрейари улыбался. Теперь он мог сделать это по-настоящему, а не позой и жестом... Лицо его необыкновенно походило на лица портретов, где генерала изображали смуглым до черноты – опаленным жестоким солнцем юго-востока, куда он отправился когда-то по слову Аргитаи Сияющего.
- Покоритель народов... – задумчиво сказал великий сподвижник великого государя. – Что мне ответить? Я вижу в тебе его черты и думаю, что ты не стал бы прислушиваться к его советам.
От изумления я не сказал ни слова; Онго продолжал:
- Аргитаи Данари, названный Сияющим, видел высшую радость и предназначение мужчины в войне. Ни Лаанга, ни Эррет никогда не могли переубедить его. Империя при нем выросла вдвое, но тогда была пора высшей зимы, Мори, и люди сами творили свою судьбу. Боюсь, сейчас неподходящая эпоха для Аргитаи. Он не будет рад увидеть ее.
Я прикрыл глаза и сел в кресло.
Да, верно. В глубине души я ждал такого ответа. Можно позвать мертвеца, чтобы прислушаться к вековой мудрости, но нельзя переложить решение на плечи предков. В этом была моя ошибка...
- Онго, - сказал я, - ты говорил, что определенным образом связан с Лаангой.
Эрдрейари подхватил мысль, избавив от необходимости ее заканчивать:
- В Башне он говорил со всеми одновременно.
- Хотел бы я знать, зачем ему это потребовалось.
- Не исключено, что просто из озорства, - ответствовал Онго с усмешкой. – Не стоит переоценивать великих магов. В человеческую голову может вместиться ограниченное количество мудрости.
- Но все-таки, - я откинулся на спинку кресла. – Хоть кто-нибудь может внятно пересказать то, что услышал от Лаанги?
- Боюсь, что нет. Я неоднократно пытался составить рассказ, даже записать. Я понял, что Лаанга сказал мне лично. Но восстановить беседу дословно не удается, и, кроме того, Мори… я не хотел бы, чтобы содержание ее оказалось всеобщим достоянием. Это только мое.
- Понимаю.
Я разделял чувства Онго.
Мне было стыдно.
Осмыслив слова Лаанги и поняв, что никто и ничто не будет управлять мной помимо воли, я испытал неописуемое облегчение. Но потом, вспомнив, о чем я думал во время совета, воображая, что мысли принадлежат некому иному разуму, зубами заскрежетал от злости на себя. Какая бы иная ответственность на мне ни лежала, но стоило хотя бы в фантазии отказаться от ответственности за собственные решения, и на свет полезла такая мерзость, что побрезгуешь плюнуть. Кровь небесная…
- Это не значит, что я собираюсь утаивать что-либо от моего императора, - внезапно сказал Эрдрейари.
Я даже привстал в изумлении.
- Онго, не стоит, право…
- Об этом знают даже школьники, в конце концов, - с усмешкой сказал генерал. – Я не могу и не хочу пересказывать речи Лаанги, но роман госпожи Суэри читывал едва ли не каждый первый. Не сказать, чтобы мне это льстило. Литературное мастерство госпожи Суэри бесспорно, хотя кое-где заметны огрехи стиля, а незнакомство почтенной дамы с солдатским походным бытом очевидно. Она не рискнула описывать ход битв, заменив фантазию цитатами из моих дневников. Удачный и умный ход, но какую же я чувствовал неловкость! Признаться, Мори, не думал, что оказаться чьим-то персонажем – это такая плюха.
Я слушал его, глядя в сторону. Онго шутил, но в голосе и во всей фигуре его ощущалось такое напряжение, что мурашки бежали по спине.
- Разве ты не читал этот роман? – негромко спросил он.
Предмет романа не располагал к шуткам. Думал ли я в свои одиннадцать лет, заполночь под одеялом глотая его страницы, что когда-нибудь окажусь на «ты» с самим Эрдрейари…
«Десять тысяч повешенных».
Когда Эрдрейари взял Метеаль, столицу Восточных островов, Царь-Солнце признал поражение и назвал себя младшим братом Аргитаи, повелителя Уарры. Генерал оставил в городе новую администрацию и гарнизон, а сам отправился в Кестис Неггел. Тем временем цвет аристократии архипелага, потрясенный поступком царя, собрался на тайный совет. Предводители жреческого и воинского сословий долго спорили, а потом объявили, что воин дает одну присягу, второй души и второй чести ни у кого нет. Пусть святой господин и отрекся от подданных, но подданные не отрекались от господина.
Они подняли мятеж. Горожане поддержали их. По истечении суток после того, как мятежники захватили дворец Царя-Солнце, на островах Яннии и Тиккайнае не осталось ни одного живого уаррца. В числе жертв был и первый наместник островов, Неи Данари, цесаревич.
Эрдрейари, охваченный страшным гневом, вернул острова Уарре. К Метеали полководец подошел ночью, во главе Особых корпусов. Еще затемно он взял столицу во второй раз; многие бунтовщики попали в руки уаррцев живыми.
«Утром солнце, поднявшись над городом, увидело десять тысяч повешенных». Это была фраза из романа; я помнил ее до сей поры… и песню тоже.
