подумал Арияс, мрачнея. – Теперь он двинется на юг, в Имар и Ору… если они упустят время, то падут, как чаары. Безмозглые бараны! Уже сейчас поздно, к зиме времени не останется вовсе!»
- Знаешь, отец, - с неожиданной мягкостью сказал Демон, - я не буду зимовать в горах.
- Что? – вырвалось у Арияса.
- Укрепляй границы, - сказал Итаяс так, словно сам был каманаром, отдающим распоряжения, - не пугай лишний раз орцев и имаров, вели Кентаясу быть осмотрительнее. Мертвецы в бою ничем не отличаются от живых, разве что командиры их осторожней и опытней. Мне скучно сидеть в пещерах. Я ухожу.
Каманар с трудом перевел дыхание.
- Что это с тобой? – ледяным голосом спросил он; Арияс слишком хорошо понимал, что ответом на гневный запрет будет только усмешка бешеного Демона, и кроме того, в сырую погоду у каманара до сих пор болела левая рука. – Тебе наскучили сражения, желаешь мирно пасти овец в какой-нибудь долине?
Итаяс беззлобно рассмеялся.
- Нет, - сказал он почти ласково. – Но драться с солдатами Уарры можно до самой смерти, и ничего не изменится. Даже если все каманы Лациат объединятся, им никогда не сокрушить Уарру. Ты понимаешь это, отец. Охотник может не рисковать, не забираться в логово льва – но он спокойно ждет снаружи, сколько потребуется.
- И что? – медленно спросил Арияс.
Демон улыбнулся.
И сказал почти мечтательно:
- Я видел его.
- Кого?!
- Император Уарры приезжал в одну из мертвецких крепостей. Я пробрался туда и увидел его.
- Ты безумен, - сказал отец. – Но тебя не зря зовут Демоном. Ты неподвластен смерти.
Сын снова засмеялся.
- Может, и так, - сказал он. – Но Император – подвластен.
Сердце Арияса дрогнуло.
- О чем ты? – снова переспросил он, уже догадываясь, что за невероятная мысль завладела разумом Итаяса.
- Мертвое железо и живые мертвецы, отсюда и до Восточного моря – вот Уарра, - ответил тот. – Ее не сокрушить силами гор. Но Император – живой человек. Он ест, пьет, овладевает женщинами. Его можно убить. Я убью Императора, и Уарра не посмеет более даже взглянуть на запад.
- Это невозможно, - сказал каманар. – От Нижнего Таяна до Кестис Неггела стоят войска. Атомники и танки, маги и полки мертвецов. Ты безумен, но не глуп же.
- Это верно, - с усмешкой согласился Итаяс. – Я не собираюсь идти сквозь армию Уарры. Я пройду через Ору и Уруви, а оттуда поеду в Рескидду как аллендорец. Хочу удостовериться, что никто не причинит зла моей сестре… Из Рескидды я направлюсь в Кестис Неггел. Никто не узнает во мне таянца. Я найду способ убить Императора.
В вершинах скал вил гнезда туман. Далеко над осыпями парил огромный орел, высматривая на тропе горных ланей. Ветер стих. Солнечные лучи стали горячей. Демон Высокогорья смотрел на отца с улыбкой; ни тени страха, ни следа сомнения не было на его лице, и на миг каманар поверил, что Итаяс действительно способен совершить то, что сулит.
- Это невозможно, - повторил Арияс без прежней твердости. – Вся Уарра защищает его.
Демон покачал головой.
- Он мой.
5.
Поезд шел через степь.
Огненный венец солнца перекалил небосвод, и, остывая, тот сделался прозрачно-серым. Лиловые облака, плотные и недвижные, стояли над горизонтом. Выходил срок ярому дню, ветер подымался и дул над оцепенелой страной без конца и края, гоня пыльные смерчи и клубки перекати-поля. Колеса стучали. Неле смотрела в окно: за окном бежала серая земля, неподвижно летело над нею серое небо, а малиновое, круглое тело солнца падало и падало сквозь облака.
Становилось прохладней. Неле знала, как справляться с парящей духотой: нужно найти тень и шевелиться поменьше, будешь меньше потеть, а значит, и меньше мучиться. Но день все равно выдался не лучший. Самое жаркое время она проспала тяжелым болезненным сном и теперь чувствовала себя разбитой. Разбудила ее смотрительница вагона. Она стучалась во все комнаты и извинялась. Говорила, что в Истефи вагон посетит маг и напишет какую-то схему, с которой станет прохладно. «Лето нынче слишком жаркое, - горевала смотрительница так, словно в том была ее вина, - прежде пассажиры до самой Пустыни не страдали от жары. Не знаю, как просить прощения у почтенных дам».
Дамы вздыхали и опускали глаза, безнадежно обмахиваясь веерами; запястья их подрагивали от усталости.
Вагон был дамский, первого класса; благородная путешественница Юцинеле, родом из Лациат, ехала в Рескидду, город наук и искусств, дабы узреть красоту мира и многоцветье его. Также путешественница намеревалась больше узнать о святой вере, к которой обнаруживала в себе склонность…
Неле очень удивилась бы, доведись ей прочесть письма, отправленные из Ройста прежде ее отъезда. О святых верах она если и слыхивала, то разве от Лонси, склонностей и подавно к ним не питала, науки с искусствами не занимали ее. Но она радовалась поездке и глубоко, в самом далеком уголке сердца, таила надежду на чудеса. Она ехала в Рескидду, странный, сказочный город, откуда родом крылатая принцесса Лириния; в Рескидду, чьи золотые колесницы некогда покорили полмира; в город, где правят царица Лумирет и Младшая Мать Акридделат и на девушку, умеющую объезжать коней и метать ножи, никто не посмотрит косо.
Лонси сидел у себя в мужском вагоне. С полудня и до середины вечера дамам и господам дозволялось посещать друг друга, но он ни разу не пришел. Неле вполне разделяла его чувства. Ей и сказать-то ему было нечего.
Толстая синяя занавеска, что висела поверх кружевной белой, за день нагрелась так, что почти обжигала пальцы. Теперь она остыла. Неле не стала ее задвигать: из отворенного окна веял ветерок. Ночью он сулил стать ледяным, но простуд горянка не боялась. Она разделась донага и накинула простыню. Смотрительница предупредила, что ночью кто-то займет второе место в отгороженной комнатке, но это ведь тоже будет женщина, что беспокоиться… Синяя ночь, точно вторая занавесь, сгустилась за окнами. На горизонте озером звезд мерцали огни города Истефи, самого северного в Ожерелье Песков.
Истефи славился своими тканями, особенно шелком, и даже в горы попадали истефийские покрывала, выменянные за овец, мирный проезд, или просто так взятые у купцов. Неле вспомнилась Мирале. Та родилась далеко от Рескидды, но тоже была твердой как сталь, хоть и по- иному, чем рескидди Лириния. Будь Мирале здесь, рядом, что бы она сказала?
Прикрыв глаза, Неле вздохнула.
