Если бы Неле что-то сказала, хотя бы просто перевела на него взгляд, магу не хватило бы совести бросить ее одну. Он побоялся бы оставлять живого человека на погибель и, наверно, через некоторое время погиб бы вместе с горянкой. Но девочка только вздохнула еще раз, короче и тише, и ее веки, едва разомкнувшиеся, вновь опустились. Окостеневшее лицо показалось совершенно безжизненным. Сердце Лонси гулко бухало. Он никогда прежде не видел мертвецов. Будь обстоятельства иными, он потерял бы самообладание только из-за того, что оказался в одной комнате с трупом, но сейчас уже не имел сил бояться попусту.
Он встал и отошел на середину комнаты, пристально глядя на Неле. Та не шевелилась.
Проверять пульс Лонси не собирался.
Его била дрожь – лихорадка внезапной надежды, словно он, отчаявшаяся дичь, вдруг чудом оторвался от погони. «Я не некромант», - повторил он про себя и еще подумал, что за погребение с него потребуют денег, и с какой радости ему платить? Он вообще никогда не имел никакого отношения к этой девке. Деньги нужны самому… деньги нужны живым, мертвым они без надобности. Какая ей теперь разница? Пусть ее свезут туда, куда свозят в Рескидде бродяг. А может, и хозяин гостиницы заплатит: он все равно скоро выгодно продаст эту лачугу.
Надо уходить.
Лонси заметался по комнате, вытащил остатки денег, быстро собрал вещи, которые имели ценность и могли как-то понадобиться. Эту ночь он мог скоротать на вокзале, в комнатах ожидания. Потом… потом, в конце концов, можно будет придумать что-нибудь, опять же о ворах, например, и обратиться за помощью. Или купить билет и вернуться в Аллендор, только не в Ройст, а куда-нибудь в глухомань, где Лонси сойдет за мага. Или в Рескидде остаться… «Там решу», - сказал он себе и обернулся, последний раз окидывая комнатку взглядом.
Почудилось, что Неле шевельнулась на своем одре, но Лонси предпочел этого не заметить.
- Все, - сказал он так тихо, что сам едва услыхал, – все.
Ночной ветер свистел вдоль переулка, катил по камням мостовой легкий мусор, развевал полы накидки. Далеко за углом, в саду возле дорогого отеля, соловьем разливалась певичка, и гремел блестящий оркестр. Лонси зажмурился и вдохнул полной грудью. Он чувствовал во всем теле странную нервозную легкость: одинокий, беззащитный, безденежный, он все-таки был свободен.
Лонси провел в Рескидде не так много времени, но достаточно пробродил по ней, чтобы уже не чураться ее переулков. Слух его приноровился к вульгарному диалекту, желудок – к местной пище и питью. В нем, конечно, узнавали иностранца, но уже не принимали за праздношатающегося. К прибывшим в город по делу рескидди относились несколько лучше, чем к искателям развлечений.
За спиной молчали пять этажей старого дома; чем выше, тем гуще было их молчание, к пятому оно становилось плотным как кирпич и таким же тяжелым; оно нависало над Лонси и грозило обрушиться, погребая его под собой. Переборов внезапную боязнь, Лонси обернулся и посмотрел вверх.
Ничего там не было, кроме стен и окон, и неба над крышей.
«Ничего там нет», - повторил про себя Лонси.
Дежурного на первом этаже подменяла девочка, дочь хозяина; она крепко спала за стойкой. Но даже и проснувшись, маленькая рескидди ничуть не удивилась бы, что кто-то отправился по делам в ночной час.
Вот и все.
Темной громадой на фоне освещенного огнями неба возвышался вокзал. Лонси подумал, что не станет сразу приниматься за дела: он слишком измучен этими днями, трудами и бедами. Нужно дать себе отдых – да, немного отдохнуть, успокоить нервы, чтобы с новыми силами приняться за строительство новой жизни.
Маг встряхнулся и решительно зашагал вперед.
Дома, в Аллендоре, он был тихим послушным мальчиком, примерным студентом, почтительным сыном, шагу толком не мог ступить, чтобы не подумать, как отзовутся о нем родители; тогдашний Лонси показался теперешнему маленьким и убогим. Он прошел через настоящие ужасы, и многое из того, что пугало прежде, стало просто смешным. В ближайшее время положение его не обещало заметно улучшиться, но Динрем Леннерау не боялся неизвестности – он боялся «теней», бандитов и южных болезней, больше ничего. Имя из поддельных документов неожиданно показалось Лонси вполне подходящим. Ему нравилось думать, что он действительно стал другим человеком – спокойней, циничней и уверенней, нежели некий злосчастный господин Кеви.
«Господин Кеви, - почти со смехом подумал он, - служит себе в посольстве. А господин Леннерау, пожалуй, пойдет и выпьет немного».
Приняв такое решение, на секунду он струхнул – в кабаке могли обокрасть, вытащив последнее, и там могли быть дурные женщины и продавцы наркотиков, и просто лихие полуночники с ножами. Но господин Кеви спал в своей честной постели, а господин Леннерау сообщил следующее: деньги надо держать поплотней, наркотики вредны для здоровья, а от дурной женщины он бы не отказался, только, жаль, заплатить ей нечем. При настоящем состоянии финансов позволить себе можно только стаканчик-другой чего-нибудь эдакого. А потом пойти в комнаты ожидания и провести там остаток ночи под видом путешественника, прощающегося с доброй Рескиддой.
Лонси захихикал и направился к мерцающей вдали вывеске.
…И было весело: совсем неплохо. Людей в задымленном подвале оказалось полно, они разговаривали, играли в «палочку» и в «пух-железо», один раз две пьяные компании чуть не передрались. Наблюдать было интересно. Лонси потягивал в углу обжигающую, глянцевито-черную местную алензу, вслушивался в диалекты риески и пытался угадать, откуда приехал в столицу тот или иной мужлан. Один рескидди, золотобородый бык, ругался так затейливо и забавно, что половину хотелось запомнить на всякий случай. «Тоже арсеит», - насмешливо подумал маг, уставившись в стакан. Бородач на редкость изобретательно сочетал между собою всех трех Матерей, а также вторую из них, Арсет, с ее светлым воинством.
Потом к Лонси подсел кто-то из завсегдатаев и предложил сыграть в «палочку». Лонси улыбнулся: даже он имел достаточно опыта и благоразумия, чтобы не поверить шулеру. Приятно было сознавать, что тебя не сумеют обвести вокруг пальца, и аллендорец вполне доброжелательно ответил, что проигрывать ему нечего.
- Проторговались? – понимающе спросил шулер.
- Нет, что вы, - отвечал господин Леннерау, играя алензой в стакане. – Я продажами не занимаюсь… Директор экономит на командировочных.
Они вместе прокляли выдуманного директора, после чего захмелевшему Лонси стало совсем смешно. Ночь катилась к утру, южанин-шулер, кажется, уже настрелял себе дичи; он добродушно посетовал на прижимистых северян и заказал себе такой же алензы, как у господина Леннерау.
Лонси одобрил его выбор.
И подумал, обводя взглядом мутный от дыма зал, что вот это правильная, настоящая жизнь: честно работать, а потом честно отдыхать. Если бы он действительно был Динремом Леннерау, посланником по вопросам торгового права, со скупердяем-директором в Ройсте, женой и любовницей, и полным отсутствием таланта к магии – это тоже было бы совсем неплохо… «Что-нибудь делай и живи», - вспомнилось ему, но он уже забыл, кто это сказал. Лонси подумал, что очень долго пытался начать что-нибудь делать, все время и силы тратил на это и не преуспел; может, попробовать сперва начать жить?
Шулер сказал, что выпьет за его здоровье.
Лонси кивнул и улыбнулся.
