Я был уже рядом.
С маху вогнал темный клинок в зазор между панцирем и бугорком макушки, повернул острием к центру и резко дернул, как бы вскрывая консервную банку. Хонсак переливчато свистнул, хлестнул меня по забралу шлема жестким хлыстом одного из усов и уронил бессильно верхние конечности. Я отскочил, выдирая нож из содрогающегося тела, и мягко сдвинул рычажок предохранителя карабина, готовый уничтожать напарников зарезанного врага пусть более шумным, но зато и более надежным и безопасным способом, чем рукопашная схватка. Неужели влипли? – прыгала нервная мысль.
Из темноты вынырнул Генрик.
– Что у вас здесь?… – и охнул, глядя на розовый, в коричневато-серых разводах и пятнах, труп. – Быстро уходим!
Мы ввалились в пещеру, рассредоточились, ощетинившись стволами в трех направлениях. Минут десять мы были молчаливы и неподвижны, как окружающие камни. Ничего, однако, не произошло. Ни облавы с собаками, ни даже бегства напуганных гибелью товарища дезертиров. Ни звука. Ни движения.
– Я вперед, Бородач – замыкающим. Ходу! – скомандовал Гена, и мы углубились в недра горы…
Впереди маячила широкая фигура Гены, сзади раздавались мерный топот и тяжелое дыхание Бородача, ежесекундно, наверное, ожидающего, что в спину вцепятся и не отпустят больше, вражеские клешни. И предстояло еще ползти по кишке.
Своды неуклонно понижались, прижимая нас к полу. Прохватывало сырым сквозняком, ползущим со стороны прожженного в прошлый раз донышка – невидимки.
И чертовски першило в носу.
Я едва сдерживал несвоевременное чихание.
До слез.
Пыхтя и почесываясь, я выбрался из отвратительной дыры и отбежал подальше. Меня трясло. Гадость! Гадость, гадость! Вот она-то ничуть не изменилась с прошлого раза и все так же напоминала готовый к испражнению бычий анус.
Генрик, согнувшись, к чему-то прислушивался. Подойдя и встав рядом, я заглянул ему в лицо. Лица за щитком не было видно.
– Бородач где-то застрял, – сказал я. На меня напала нервная трескотня. – Ненавижу эту дыру! Чистенькая, гладенькая, а ползешь – как в дерьме по уши. Глаза бы мои на нее не глядели. У-у, сволочь!
Генрик раздраженно отмахнулся. Ну и ладно. Мне постепенно становилось легче. Черт, ботинок развязался. Я присел и принялся стягивать болтающиеся концы шнурков двойным бантом с перехлестом. В этот момент слух мой неприятно поразил мокрый чавкающий хруст.
Я мгновенно обернулся, вскидывая Дракона, и как раз поспел к финалу апокалипсической картины, развернувшейся в нескольких метрах от нас, главным трагическим героем которой вынужден был стать Бородач. Его руки: одна, сжимающая карабин, другая – мешок со жратвой, сея кровавые капли, похожие в ночном изображении шлема на ярких зеленых светлячков, кувыркаясь, разлетались в стороны, откушенные могучими клешнями стоящего на двух задних конечностях хонсака. Сам Бородач, находящийся в состоянии, называемом военной медициной, кажется, боевым шоком (не путать с болевым), сделал по инерции еще шаг. Потом громко всхлипнул и бешено крутнулся, нанеся беспощадный удар подкованным ботинком в высунутую любопытно башку членистоногого своего палача. Башка слетела как яйцо, выплескивая на стены полужидкое содержимое. Инерция пронесла Бородача дальше, и он не смог с нею совладать, лишенный возможности балансировать: культи рук были слишком коротки… Противники рухнули друг на друга.
Не прошло и секунды, как из дыры высунулась следующая тварюга, и мне оставалось только нажать на спусковой крючок, чтобы не разделить невеселую судьбу Бородача.
Промазать на таком расстоянии невозможно. Скорлупа хонсака содрогнулась, и он вывалился из лаза, сухо гремя клешнями. За ним тут же последовал третий, потом еще и еще… Я едва успевал отстреливать свою половину врагов – четыре ноги позволяли им двигаться удивительно проворно, и не знаю, чем бы закончилась схватка, будь дыра пошире. На такой малой арене, при достаточном численном превосходстве хонсаков, победа нашей стороны была бы проблематичной.
Один из злоумышленников метнулся мне в ноги, метя превратить в жалкое подобие Стража Врат Сильвера. Я отмахнулся прикладом, отскочил назад и выстрелил, вернее, попытался выстрелить, но попытка моя не удалась – в магазине Дракона не осталось зарядов. Я, не теряя времени на перезаряжание, швырнул его под ноги, отбив новый выпад клешней неугомонного ногореза, и с двух рук принялся садить пули – по три в каждую тварь, – из пистолета. Навязчивый хонсак, охотник за моими ногами, получил аж четыре и больше не нападал, скребя короткими ручками по месту, где привык иметь голову, а ногами – по скользкому от собственной крови полу. Вместо головы ему попадались лишь бесформенные куски разнесенной моими пулями плоти.
Я неистово расхохотался и зафутболил агонизирующие останки в ту сторону, откуда слышалось чудесное пение его сородичей, идущих в атаку. Кроме ангельских голосов хонсаков я еще слышал, как рядом громогласно лязгает демонический АГБ Гены, и от этого становилось немного веселее.
Пистолет защелкал затвором впустую – кончился боезапас, и никто больше не пер на меня, и Генка не стрелял уже, но я продолжал нажимать и нажимать спусковой крючок и не мог остановиться.
Саркисян крепко сжал мое плечо и, сильно тряхнув, гаркнул: Хватит, все уже! Нет никого! Хватит, говорю…
Я обессиленно пал на колени, и из глаз моих хлынули слезы. Генрик, более психически устойчивый, чем я, крадучись двинулся к куче тел – посмотреть, что там с Бородачом. Ему оставалась пара метров, когда куча с глухим вздохом приподнялась, встряхнулась и осела, намного более низкая, чем прежде. Бородач, пришедший в сознание, но не ведающий об исходе схватки, привел в действие самоликвидатор.
Я заколотил кулаками по подвернувшемуся карабину и зарыдал уже в голос, а Гена, подняв руки к потолку, страшным голосом зарычал свои армянские богохульства в адрес бесстрастно взирающего на нас сквозь все времена и пространства Всевышнего…
Я отыскал обе отрезанные руки Бородача и, попросив у его безбожной души прощения, вытащил из мертвых пальцев карабин и мешок, снял с левого запястья личный браслет. Собственно, карабин нам был не нужен, более того, был он нам совершенно бесполезен, верный лишь своему погибшему хозяину. Я забрал только обойму.
Генрик в это время сволакивал трупы хонсаков в кучу. Я стал помогать ему. По моим подсчетам, мы угрохали около двух десятков тварей. При той плотности огня, что была нами создана, каждый из членистоногих мертвецов получил никак не меньше трех-четырех зарядов. Чрезвычайно расточительно. Нервы, будь они неладны!
Груда тел вышла внушительная. На самый ее верх я поместил бренные останки нашего товарища, а под основание сунул пиропатрон с замедлителем, установленным на максимум – тридцать секунд. Мы постояли молча минуту, и я нажал кнопку активатора.
Отключив на время системы ночного видения, чтоб не сожгла их тонкую биотронику вспышка пиропатрона, подсвечивая себе фонарем, мы быстрым шагом
