Окна и видеоэкраны, если они и были в комнате, скрывались за тяжелыми портьерами. На портьерах, по счастью, узор сохранял пристойность. Редкие шевеления растительного орнамента в расчет можно было не принимать.
– Здесь вечерняя гостиная, – объяснила Светлана, минуя комнату и устремляясь через массивную темно-фиолетовую дверь в широкий коридор. – Там и там – спальни. Там – ванная и прочие удобства. Дневная часть дома на втором этаже. Прошу сюда.
Мы стояли перед закрученной винтом лестницей. Снова темное дерево да еще темный металл благородного красноватого оттенка. Кажется, бронза.
– Я предлагаю в ваше распоряжение именно второй этаж. Там вы сможете чувствовать себя увереннее, не обременяясь случайными контактами со мной и моими гостями. У вас также будет возможность покидать дом и возвращаться, когда захотите – на дневной половине имеется отдельный вход, расположенный с противоположной стороны и ведущий в сад. Оттуда же любитель натуральных солнечных ванн может попасть и на крышу. Ну как, согласны?
– Еще бы, – сказал я.
– Замечательно, – сказала она таким искренне веселым тоном, словно обрадовалась моему согласию на самом деле. – Поднимайтесь, я научу вас пользоваться пищевым блоком, гардеробом и устройствами индивидуальной гигиены.
Вот так я и оказался в объемистой теплой ванне, доверху наполненной душистой голубой водою с пузырькям, как говорит мой дядька Прохор. Тот самый, у которого я собирался укрыться от гнева Аскера, но так и не смог. (Господи, как давно это было-то…) Правда, говорит он так не о джакузи, а о недозрелой браге, которую рьяно ненавидит за омерзительный вкус, но которую почему-то продолжает по временам не менее рьяно употреблять. Разумеется, когда пчелы его возлюбленные достаточно далеко. Пчелы спиртного не любят. Вообще, он мужик с воображением и даже, возможно, по-своему талантливый. Но о его талантах мало кто догадывается за пределами узкого круга друзей и родственников. Он петуховский родом. Деревня он. Пасечник по призванию. Впрочем, ни сам он, ни его пчелы не имеют больше ни малейшего отношения ни к моей эпопее, ни даже к волшебным пузырькям.
Я немного побаловался водоносным краном. Нажмешь рычажок влево – вода бежит теплая, нажмешь вправо – холодная. И чем сильнее жмешь, тем выше или ниже температура воды. Жаль, но как я ни бился, особо контрастного обливания не смог достичь в принципе – вилка температурного перепада была жестко ограничена градусами примерно сорока пятью сверху и пятнадцатью снизу. Плюс пятнадцатью, разумеется. И тем не менее ванна мне понравилась.
А еще мне понравился гардероб. Основу его составлял компьютер, скорее всего сетевой. Сперва я был отсканирован в жутком темном сундуке, поставленном на попа, а уж потом допущен к процессу моделирования одежды. В какие только наряды я не облачал своего голографического – в полный рост, один к одному – двойника! Конструировать одежду и обувь оказалось донельзя просто, база заготовок была обширнейшей, и я попроказничал от души. Начал я с концертного фрака, а закончил – плохо выделанными рваными шкурами пятнистой гиены, топорно скрепленными в некоторых местах толстенными сухожилиями и наброшенными манекену на одно плечо. (К сожалению, я не умел нарисовать на виртуальном Филиппе ритуальных татуировок и безобразных шрамов, полученных в борьбе за эти самые шкуры и сухожилия.) Ну а для повседневной носки я заказал малый хулиганский набор: широченные, в черно-белую клетку холщовые штаны до середины икр, белую майку-полурукавку с надписью Fuck off! на груди и спине, белые гольфы и полукеды.
Одежный агрегат все еще ворчал, перерабатывая мой заказ, когда я, неся в одной руке большую кружку яблочного сока, а в другой – бутерброд с сыром, отправился отмывать дорожную грязь.
Пищевой блок мне, кстати, не понравился…
Он просто привел меня в полнейший восторг! Одного я не мог понять: где же каталог мясных и рыбных блюд?
Когда ласковая водица разморила меня до полудремы, я неимоверным напряжением воли заставил себя встряхнуться и, моргая, полез из ванны. Обтершись лохматым полотенцем, без следа поглощающим малейшие частицы влаги, я прошлепал по тесовому полу к огромному окну и выглянул наружу.
Там было все распрекрасно.
Неистребимый дух райской идиллии и прочее благорастворение воздухов сочились ко мне прямо сквозь стекло. Круглощекие, ясноглазые, кудрявые и шумливые ребятишки гоняли веселой сворой по кустам малую собачонку, похожую на пекинеса, а их моложавый наставник мило ворковал с худой улыбчивой дылдой-старухой, похлопывающей по своему открытому, длинному и неплохо сохранившемуся бедру собачьим поводком. (Когда я выглядывал в окно в прошлый раз, старуха, забросив ногу на ногу, сидела на скамеечке и поглаживала по ухоженной шерстке свою шавку, развалившуюся рядом, а дядя-воспитатель учил детей ходить на руках.)
Старуха, видимо, почувствовала мой взгляд и помахала мне рукой. Я помахал ей в ответ и поспешно ретировался, стесняясь своей распаренной розовой наготы.
Ухватив из керамической вазы, стоящей на шестке пищеблока, румяный плод вроде персика и натянув старые добрые, земные еще трусы, я отправился обследовать свои владения.
Кроме огромного зала с окнами в сад – на детей, старуху и пекинеса, в моем распоряжении оказались: бывший кабинет Светланы (ныне – моя спальня); комната психологической разгрузки (где имелись ванна плюс невообразимый аппарат, считающийся комплексным спортивным тренажером); кухня/столовая, гардероб и сортир. Все это опоясывалось узким кольцевым балконом, с которого начинались две легкие лестницы – одна в сад, другая на крышу. На крыше стоял шезлонг под зеленоватым кисейным тентом и шипел почти туманный – до того мелкодисперсный, – фонтанчик-шар.
Отделка дневных помещений была чуть попроще, чем ночных. По крайней мере здесь не блудили на светло-голубых скругленных стенах насекомоподобные создания, а занавесок с оживающими растениями не было вовсе. В кабинете возвышалось несколько асимметричных резных шкафов с земными книгами. Главенствовала классика – литература, философия. Я с огромной радостью обнаружил также великолепное издание Жизни животных Брема на русском языке – точно такое, за хищение которого из школьной библиотеки (а что делать, коли официально даже просто прикасаться к нему ученикам запрещалось?) меня жестоко распяли на открытом педсовете лет так двенадцать-пятнадцать назад. Мне показалось странным, что Светлана удовлетворилась переводным вариантом – ведь, судя по разноязыким корешкам, она знала не только русский…
Вообще-то странностей накопилось немало. Например, меня почему-то до сих пор не посетили представители власти. А ведь уже почти целый день прошел. Затем, как же так оказалось, что в этом, не таком уж великом городишке (а если судить по застройке и площади, занимаемой им и виденной мною извне, жителей в нем могло быть от силы тысяч двадцать-тридцать) благополучно жил-поживал и меня поджидал крупный специалист по земной культуре?
(Вот, скажем, в нашем районном центре, городке со странным именем Сарацин-на-Саране, народу не меньше. А занеси в него судьба австралийского аборигена или даже простого японца – много найдется полиглотов, готовых пообщаться с ним на родном языке?… Вот то-то и оно. А ведь Сарацин-на-Саране – отнюдь не самая глухая дыра в России. Есть же еще и рабочий поселок Петуховка.)
И наконец, главное: что меня ждет? Или я так и буду здешним Миклухо-Маклаем-наоборот до скончания дней? Экземпляром для научного любопытства. Пора бы разобраться наконец. И чем раньше, тем лучше.
Я отправился на первый этаж.
