откуда сокровенные знания? Самому в операции довелось поучаствовать?
– Не. Мне про этот круговорот грибов в народе Инга рассказала. Родственник у нее в рыжиковом бизнесе каким-то боком завязан. Она же и баночки мне иногда подбрасывает, сердобольная душа. Короче, мужчины, грибки действительно наши, кондовые. Под них и предлагаю уже начать, благословясь. В смысле не открыть ли нам для себя случайно бутылочку водки, братцы?
– Давно пора! – с энтузиазмом согласились «братцы».
Илья достал водку из ведерка со льдом и разлил по классическим граненым стаканам. Стаканы тут же аппетитно запотели.
Попа восхищенно покачал головой, перетирая грибную историю:
– Отсюда – туда, оттуда – сюда. Ну мазефакеры, всем мазефакерам мазефакеры! Просто мазе-фазе-систе-бразе-факеры! Готовый материал на Пулитцеровскую премию.
Трое хороших людей, с приязнью поглядывая на стол и друг на друга, одновременно подняли стаканы, одновременно чокнулись и, проговорив «За знакомство!», одновременно забросили блаженные ледяные полторашки в разгоряченные адреналином организмы.
Надо ли говорить тебе, просвещенный читатель, что вторая порция без перерыва на зажевывание покатилась следом за первой. Под традиционным лозунгом «За отсутствующих дам!».
– Эх, Илюха, – по-доброму позавидовал Алексей, проталкивая слова сквозь плотный слой рыжиков, – повезло тебе с соседкой! И румяна, и бела, и порядок навела.
– У хозяина с хозяйством хороши при ней дела, – поддержал Никита. В отличие от Попова, он щелкал экспортно-импортный продукт как семечки. Вилка деловито сновала туда-сюда. Грибки еле успевали прощально хрустнуть в полноценных зубах и рысцой, в колонну по одному, устремлялись вдогонку за ускакавшей в авангарде водкой.
Илья, отдирая ножку у истекающей жарким соком курицы, заметил:
– Большому рту и куски радуются! А насчет Инги, дети мои, – он назидательно вознес кверху куриную конечность, – зависть в вас черная, непотребная говорит. Грех на вас, сукины вы дети! Отношения полов – это вам не наука или какой-нибудь завалящий опыт. Это, братья, от рождения. И находится главным образом здесь. – Муромский похлопал себя по широченной груди, где, судя по объему, многое могло разместиться. – А не там, где вы, богопротивные, полагаете. Не в репе и не в репице, стало быть!
Леха, услыхав столь великую истину, даже перестал метать в себя корм и, пригорюнившись, хватанул еще водки. Машинально.
– Что ж мы, такие-сякие, несчастные да бесхозные! И сами-то альфонсы не альфонсы. И живем-то с приживалками не приживалками.
– Тебя окрутят, а ты не женись! – Несгибаемый философ Никита достал «Беломор» и вопросительно посмотрел на хозяина.
Тот отрицательно покачал головой:
– Все, что угодно, мужики, вплоть до свального греха с пришлыми сестренками. Но табачища дымного – ни-ни! Лешка вон знает, сам не курю, и воздух стараюсь держать чистым хотя бы у себя в хате. Да и курите-то, срамота глядеть, чистую бормотуху. Ну что ты трясешь «ронсоном», пижон? А ты, Попчик! Можно сказать, конструкторский гений, без пяти минут нобелевский лауреат, а сколько тебя помню, одну «Приму» смолишь! Примат ты и есть примат. Марш вон в кусты, в овсы. Или… эх, гулять, так широко. Загаживайте мой озонированный балкон, чего там!
Ничуть не пристыженные хозяйской тирадой курцы-огурцы, пряча лукавые усмешки – Никита в усы, Леха в кулак, – двинулись на балкон.
Илья почесал репу, да и мотнул следом.
На балконе Добрынин вытянул из пачки нестандартно длинную папиросину, зачем-то понюхал и плавно помахал перед носом Муромского наподобие дирижера- любителя.
– Продолжим дискуссию о табаках. Ты, боец, оказывается, плоховато знаком с комиссарским делом. Посему стоять вольно, но слушать чутко. Обороноспособность страны зависит от обороноспособности каждого офицерского организма. В связи с чем у нас в училище был спецкурс по адаптации к алкогольно-наркотической зависимости. Вкратце это выглядит так: сначала у курсанта скоренько вызывают привыкание к обширному глюко-токсичному спектру. Поочередно: табаки, алкоголь, «колеса», ширево, «косяки», эфирные масла, – черт-те что! После чего шокирующими методами вроде пыток доводят организм до иммунитета.
– Как?
– А так. Представь себе, боец, что ты в нокауте. Только собрался спасительно отключиться, а тебя выдергивают назад и – хрясь! – снова в нокаут. И еще раз. До тех пор, пока ты либо научишься держать удар, либо сломаешься и тебя навсегда унесут из бокса со слюнями по колено. Приказано выжить, одним словом.
– Ты-то выжил? – громыхнул смешком Илья. – Или того-с?
– Этого-с! – возразил распаленный Никита. – Не только выжил, боец! Еще и применил опыт на благо службы. Комиссары по замыслу обязаны быть ближе к народу. Чтобы тянулся он к нам, доверял. Слушай пример. Идешь, бывало, с проверкой по боевым постам. У вчерашних-то мамкиных пацанов в ожидании врага настроение не самое героическое. Мягко говоря, люто прогрессирующий мандраж. И спасаются от него кто чем может. Ну дурью всякой. Подходишь к одному: он тебя увидел, «косяк» свой фуфлыжный в хайло заныкал и вытягивается рьяно – думает, что пронесет. Ан нет, не пронесет. Дым-то из ушей предательски тянется. А я бойца эдак ласково спрашиваю: что, мол, молчишь, солдат, щеки надул? Фигню всякую про меня думаешь? Вытаскиваю, конечно, из него эту дрянь вместе с зубами и тут же предлагаю свой качественно заряженный «Беломор». Посидим с ним потом, погутарим – за мамку, за подружку, за жизнь его «фазанскую» на гражданке. И глядишь, депрессуху у пацана будто рукой снимет. Стоит как штык. Грудь бубном, в глазах огонек, ружьишко больше ходуном в ручонках не ходит. Любо-дорого смотреть. Так-то вот побродишь, с одними чифирю дерябнешь, с другими какой-нибудь тормозухи. Меня-то не убудет – иммунная система выдрессирована. Зато боевой дух у войска ого-го! И самому отрадно. Думаешь: эх, комиссар, ну и молодчина же ты – чисто слуга царю, отец солдатам!
– Все равно «Беломор» – дрянь.
– Ага, вот мы и подобрались к следующей тайне армейских конюшен, любезный наш хозяин. Иммунитет иммунитетом, но ничто человеческое, как говорится… Сам понимаешь. Жизнь надо любить? Да и как не любить ее за вкусные напитки или за качественный табачок. За качественный, брат, повторяю особо! Покупаю я, к примеру, в эксклюзивной табачной лавке ароматнейший эксклюзивный же табачок, набиваю им «беломорские» гильзочки и прусь от аромата! Реально прусь. И заметь, окружающие ведь прутся. Так и тянутся носешками, токсикоманы проклятые! Красота. Снаружи патриотический декор, внутри – услада бронхов.
– Что ж, военный, уел ты меня! – Илья торжественно пожал Никите руку.
– Подожди, сейчас я тебя уем! – лихо пообещал Алексей. Достал «примину» из заветной пачки, прикурил и, глубоко затянувшись, выпустил густую струю дыма в направлении Муромского.
Тот осторожно повел носом и изумился:
– И ты, брат?! Ты-то как туда засовываешь? Я понимаю, папиросу еще можно при известной сноровке набить…
– Неумеха! – пожурил друга Попов. – В той же табачной лавчонке в большом ассортименте имеется папиросная бумага. Сворачивается быстрей, чем Никитин «косяк». Ладно, он военный, приученный, что народ к нему тянется. А меня, наоборот, эти народные стрелки на улицах
