за пояс пистолеты, проверил кацбальгер и куда-то исчез. В тот момент я предположил, что господин тоттмейстер Максимилиан Майер, верно оценив исход поединка, предпочел покинуть нас на неопределенное время. Мне было сложно осуждать его за такое решение, поскольку я не был уверен, что не поступил бы так же.
Однако часа через два Макс объявился — в перепачканном мундире, немного осунувшийся, с разряженными пистолетами, но по-прежнему жизнерадостный и не знающий страха. Вероятно, он упражнялся в стрельбе где-то поодаль. Тогда я предположил, что это воздействие вина, и, улучив момент, поинтересовался его планами. Мне казалось, что в такой ситуации даже крепкий духом человек будет подавлен и, как минимум, озабочен своим будущим. Макс был не таким. Взглянув на меня абсолютно трезвым взглядом, он сказал:
— Не переживайте, Корф, я полагаю, что все закончится быстро и к нашему удовольствию. Кстати, у вас не найдется десяти крон? Кажется, сволочь трактирщик обсчитал нас немного…
В условленное время мы находились на месте — это была небольшая поляна посреди леса, уже снискавшая определенную известность. Стволы деревьев в округе носили характерные следы того, что встречи здесь происходили достаточно часто. Мне уже приходилось здесь бывать в роли секунданта, поэтому я знал порядок. Сперва жребий, потом дуэлянты становятся на расстоянии двадцати пяти шагов и стреляют по очереди. На такой дистанции у Макса был шанс, выпади ему стрелять первым, но Йерг на том же расстоянии пробил бы любую пуговицу на выбор на мундире Майера. Макс был по-прежнему спокоен, даже насвистывал себе под нос какую-то легкомысленную оперетку. Вассермейстеры не были этим смущены, но они вряд ли вообще умели смущаться, так что к тому моменту, как была объявлена жеребьевка, неуютно себя чувствовал только я.
Врожденная удача Макса, не позволившая ему остаться на поле боя и спасавшая ему жизнь не один раз, сказалась и здесь — ему выпало право стрелять первым. Я облегченно вздохнул, но рано — едва прицелившись, Макс выстрелил, беззаботно, как будто у него в запасе было еще по крайней мере пять пистолетов. Пуля сухо щелкнула, выбив древесную пыль из коры, Йерг даже не вздрогнул.
— Моя очередь, господин весельчак, — спокойно сказал он и начал поднимать пистолет. Вассермейстер не спешил, даже зная, что не промахнется. Видимо, привык все в жизни делать тщательно и аккуратно.
Макс даже не побледнел, глядя на свою смерть в чужих пальцах. Вместо этого он вдруг закрыл глаза, тело его вдруг немного обмякло…
Никто из нас не успел сообразить, что происходит, когда где-то совсем близко раздался оглушающий треск — как если бы сквозь заросли продиралось что-то огромное и тяжелое. Я успел увидеть движение чего-то темного в мельтешении веток, но не рассмотрел, что это, а секундой спустя секундант Йерга, стоявший ближе всех, вдруг закричал пронзительно и тонко, как птица, попавшая в когти разъяренного сокола. Крик его смолк почти сразу — в хрусте его же собственных костей. На поляну из кустарника вырвалась огромная мохнатая туша, то ли коричневая, то ли черная, облепленная посеченной зеленью и бурьяном. Я увидел два маленьких глаза, страшно налитых кровью, и тупую короткую морду, заляпанную темно-красным.
Животное, выбравшееся из чащи, не тратило понапрасну времени, оно действовало так, как будто заранее знало, что ему предстоит.
Йерг оказался достаточно проворен — когда кабан бросился на него, он отскочил в сторону и, развернувшись, всадил тому пулю в бок. Зверь запнулся, завизжал, показывая уродливые неровные зубы цвета фортепьянных клавиш, но внезапно крутанулся на месте и вновь бросился на вассермейстера. Я видел, как магильера смело, точно он был лишь чучелом на кукурузном поле. Он не успел даже вскрикнуть. Туша кабана заслонила его, раздался треск и отвратительнейшее хлюпанье. Когда все было закончено, в зарослях лежал разлохмаченный окровавленный сверток, не имеющий никакого подобия с человеком. Закончив расправу, кабан поднял морду, отчего я вновь увидел его налитые кровью глаза, лишь теперь заметив, что глаза эти остекленевшие и неподвижные, тяжело заворчал и внезапно рухнул без движения.
Когда я отвернулся от мертвых тел, Макс уже шел ко мне. Как ни странно, выглядел он не беззаботно, как минуту назад, а несколько обеспокоенно.
— Я не смог достать медведя, — это были его первые слова, обращенные ко мне. — Как думаешь, он обязателен?..
В ту минуту мне и показалось впервые, что я стал немного понимать Максимилиана Майера.
Спустя много лет я начал осознавать, что чувство это было глубоко ошибочным.
— Просто хочу осмотреть тело, — повторил я. — И это не отчаянье. Если не знаешь, где копать, копай там, где ближе.
— Девиз могильщиков? — сострил Макс. — Ладно, понял. Значит, моя помощь тебе пока не требуется?
— Думаю, нет. Дай мне еще один день, и я его достану.
— Их.
— Или их. Хотя если мое предположение верно, это будет куда сложнее.
Макс пожал плечами. Если у него и была мысль относительно этого, он предпочел оставить ее при себе.
Мертвецкая при полицай-президиуме именовалась неброско, для постороннего человека этот набор слов и вовсе мог показаться непримечательным: «Отдел сохранения при жандармском управлении». Также непримечательно выглядело и его здание, двухэтажный кирпичный дом, окруженный подсохшим палисадником, с чугунными решетками и массивными дверями. Здесь почти всегда царила суета. Сновали вечно деятельные прозекторы в скрипучих синих фартуках, распространяя вокруг себя запах пота, резины и одеколона, курили жандармы, безразлично чего-то ожидающие, визжащие старыми петлями двери то и дело пропускали каких-то штатских в сюртуках и рубахах, у которых тоже находилось дело в этом невзрачном домишке, каких в Альтштадте, без сомнения, сотни.
Я знал дорогу сюда, хотя бывать здесь приходилось и нечасто. У мертвецкой тоже была нужда в тоттмейстерах, но приписывали к ним далеко не каждого. Чтобы работать с мертвецами, некоторые из которых пролежали на леднике с неделю, а то и больше, годится не любой. Нужен особый склад характера, особое умение, да и особые глаза, пожалуй. Я же работал лишь по свежим покойникам, мои клиенты редко оказывались тут.
— Постой снаружи, — сказал я. — Мне потребуется, самое большее, час.
Петер Блюмме упрямо мотнул головой. Сегодня он был в обычном костюме, однако брюки топорщились на коленях, а рукава были чересчур длинны — куплено явно было недавно и на вырост. Петер старался держаться уверенно, но обилие незнакомых людей смущало его, а жандармские фуражки и прозекторские фартуки нагнетали беспокойство.
— Я с вами, — сказал он быстро, задирая голову.
— Там мертвецы. У меня есть к ним разговор, а тебе там делать нечего, если, конечно, не испытываешь удовольствия от характерного запаха. Ты не понадобишься мне.
— Я не боюсь мертвецов.
— Тогда ты дурак. Нормальный человек боится мертвецов. Даже тех, которые смирно лежат на столе.
Петер не нашелся, что ответить, да вряд ли об этом и задумывался — взгляд его был устремлен не на меня. Я пожал плечами. За работой я обычно не замечал постороннего присутствия, а если мальчишка позеленеет на пороге, а то и лишится чувств — еще лучше, может начнет прислушиваться к чужим словам.
У крыльца мелькнула синяя магильерская форма, а когда мы приблизились, стала видна и эмблема — конечно же, две скрещенные кости, что было совершенно неудивительно — что тут еще делать кому-то, кроме тоттмейстеров?..
— Привет, Курт! — стоящий у двери тоттмейстер поднял руку. — Не ожидал тебя встретить. Ты же, вроде, по свеженькому работаешь? Не припомню, чтоб ты был склонен к ностальгии.
