полгода назад, но за прошедшее время в доме ничего не изменилось.
Сам Макс сидел на диване с книгой в руках, на нем был халат, судя по засаленным локтям, тоже отнюдь не новый, в руке — стакан вина.
— Мог бы объявить о своем визите, — заметил он, откладывая книгу. Из-за того, что лампа стояла на столике возле него, а вошли мы из темной прихожей, он еще не вполне рассмотрел визитеров, хотя уже по звуку шагов мог бы догадаться, что я не один. — Я не говорю о том, что надо было натравить на меня люфтмейстера, мог бы просто послать мальчишку…
Поскольку я все еще не отвечал, Макс озадаченно прищурился, чтобы рассмотреть меня. Видимо, то, что он увидел, ему не понравилось. А может, причиной тому был пистолет в моей руке.
— В наше время визиты можно было наносить, не держа хозяина на мушке, — заметил он ничуть не растеряно, покачав головой. — Время ужасно портит людей, не правда ли?
— Возможно.
Я опасался лишь того, что Макс снимет со стены пистолет, а зная его, я мог бы поручиться в том, что все они прекрасно смазаны и заряжены, хоть и не взведены — при том, что стрельба никогда не относилась к его сильным сторонам, Майер всегда испытывал слабость к этим уродливым смертоносным игрушкам. Возможно, они казались ему элегантными перстами самой смерти, службе которой он посвятил всю жизнь. Надо лишь указать на человека этим тяжелым перстом из холодного металла, и спустя секунду его тело превратится в скомканную безжизненную оболочку.
— Предложил бы вина, но, кажется, сейчас это лишнее, — Макс не был растерян. Он смотрел на меня нахмурившись, но без страха, блеск же его глаз я из-за перемены освещения пока объяснить не мог. — Ну, сесть-то ты можешь? Пусть и мальчишка заходит, ему наверняка неудобно торчать, как олуху, на пороге, да и, готов побиться об заклад, с такого расстояния он, скорее всего, промажет.
Это было не то, чего я ждал. Не было ни страха, ни смущения, ни удивления. Блеск глаз Макса означал что-то другое, а что — я не знал. Мы с Петером, два молчаливых человека с оружием в руках в чужом доме, были лишней частью картины, основной фигурой которой был сам господин Майер — в домашнем халате, немного сонный, немного смеющийся.
«А чего сам ждал? — огрызнулся я мысленно. — Думал, он схватится за пистолет? Выпрыгнет в окно? Или станет заламывать руки, умоляя не губить его? Чего ты ждал?»
— Пантомима — не мой жанр, — сказал Макс, глядя на нас. — Я предпочитаю перед сном прочитать что-нибудь из классиков: Марциала, Сенеку… Лебенсмейстеры говорят, это положительно действует на нервную систему. А ты, Шутник, кажется, прилично нервничаешь.
Ситуация превращалась в фарс. Макс был хозяином положения даже тогда, когда смотрел в направленные на него дула, и он готов был поддерживать этот фарс сколь угодно долго. Он собирался было встать, но я сказал резко:
— Оставайся на месте. Не вставать. Не делать резких движений, руки на коленях.
— Вот как. Я арестован? Признаться, впервые вижу столь странно обставленный акт. Еще и мальчишка… Петер Блюмме, да? Интересная команда.
— Можешь считать и так. Я, как тоттмейстер Ордена, задерживаю тебя за совершение тяжких преступлений. Арестован ты будешь по прибытии в часть, с соблюдением установленного протокола. К жандармам ты не попадешь.
— Прекрасные намерения, мой друг. Кажется, мне положено спросить, в чем меня обвиняют. Не то чтобы мне хотелось это знать, но законы сцены, даже если из трагедии это превращается в фарс… — он развел руками. — Итак?
— В убийстве, — сказал и поправился. — В нескольких убийствах.
Макс фыркнул.
— Видимо, следующим ты арестуешь его, — он кивнул в сторону оленьей головы, — за то, что носит рога. Я тоттмейстер, Курт. Мне приходилось убивать людей, пожалуй, даже чуть чаще, чем считается позволительным для образованного человека. Я был на войне, где на убийство отчего-то смотрят куда более снисходительно.
— Хватит. Ты знаешь, о чем я. Убийства здесь, в Альтштадте. Убийство двух женщин и, скорее всего, одного мужчины.
Он нарочито медленно, с улыбкой на лице, протянул руку к стакану, следя за тем, как я провожаю его движения стволом.
— Выходит, я тот самый убийца, которого ищет весь город?
— Да.
— Ясно, — он отхлебнул из стакана, по-прежнему без всякого видимого беспокойства. — Я могу одеться, перед тем как меня закуют в кандалы? Погода на улице недостаточно хороша, чтобы разгуливать в халате.
Он был также беззаботен, как в тот день, когда, в ожидании дуэли, балагурил в трактире.
Это был все тот же Макс Майер, которого никакие внешние обстоятельства не могли вывести из себя, который, сохраняя на лице располагающую улыбку, всегда имел что-то наготове. Тот самый Макс, которого, как я думал, в конце концов сломил и ослабил этот город.
— Ты не хочешь узнать, где ошибся?
— Не думал, что мне это будет позволительно. Я так понимаю, ты жаждешь сообщить, каким образом вскрыл личину коварного убийцы, долгие годы удивительно маскирующегося под твоего друга?
А еще Макс всегда умел бить в цель, и для этого ему не требовался пистолет. Я стиснул зубы:
— Ты все сделал качественно, Макс. Очень. Ты начал ошибаться, лишь когда стал заметать следы. Наверно, все же не выдержали нервы. Видимо, Сенека с Марциалом не пошли тебе на пользу.
— Ты начал шутить, — прокомментировал Макс. — Это хорошо. Ты шутишь лишь когда беззаботен или же до крайности напряжен. В любом случае оба этих состояния лучше, чем просто молчание. Не стану скрывать, с удовольствием послушаю о своих преступлениях, это обещает быть определенно занятнее той же классики.
— Я не знаю, зачем и как ты убил фрау Блюмме. Не знаю, где ее встретил и отчего ждал час, перед тем как разбить ей голову.
— Однако хорошее начало… — пробормотал он. — Завязка достаточно скверна, но, надеюсь, ты сможешь отыграться если не в эпилоге, так хоть ближе к середине… Прости, не буду мешать, продолжай.
— Будучи тоттмейстером, ты прекрасно понимал, что без мозга труп бесполезен, и твои коллеги ничего не смогут с ним поделать. Еще раз говорю, я не знаю, зачем ты сделал это, и не уверен, что хочу узнать. Но я вижу твои следы, Макс, и вижу их слишком отчетливо. Со вторым телом было сложнее. Ты не просто убил его. Ты поднял его, мертвое, и еще несколько дней использовал для своих целей, как марионетку. Ты говорил, что тебе несимпатичен Арнольд?.. У тебя был свой слуга, сделанный из твоей же жертвы. Ты ведь просто хотел, чтоб труп не остался на месте преступления, верно? Это очень удобно, когда труп поднимается с того места, где его убили, и послушно отправляется в путь. Он может оказаться на другом конце города, не вызвав ни у кого подозрений, убийце не придется взваливать его на плечо и нести, опасаясь, что его перехватят жандармы. Но и тут есть трудность — ведь убивать второй раз мертвого необязательно. Ты мог оставить его тело где угодно и уйти, но как только его бы обнаружили, первый же прибывший тоттмейстер понял бы, что мертвеца использовал кто-то, сродни его самому. Мы ведь хорошо умеем ощущать такие запахи, да? Значит, просто оставить тело не годилось. Ты размозжил ему голову, так как до этого Фрау Блюмме, добившись сразу двух целей — смерть выглядела естественной, и никто бы не сказал, что мертвец до этого спокойно передвигался на своих двоих. Ну и твои собственные следы теперь были стерты из его раздавленного мозга. Никаких признаков присутствия тоттмейстера — просто еще один безголовый труп в городе, мало ли, чей. Да и сам труп останется неопознанным — ведь он явился неизвестно из какой части Альтштадта, а может, и вовсе из другого города…
— Ты умеешь складно изложить, всегда ценил в тебе эту черту.
— Но ты боялся, Макс. Того, что найдется тоттмейстер с более тонким нюхом, чем у тебя самого. И не случайно, ведь наше прикосновение к телу накладывает запах, который ощущается еще очень долго, даже если разбить голову, а само тело нашинковать, как капусту. Ты не мог позволить, чтоб его касался кто-то из Ордена, кроме тебя, ведь тогда вся эта уловка с бродячим трупом не сработала бы, к тому же ты выявил бы
