— Откуда слежка?
Макс отпил вина. Когда он заговорил, его подбородок окрасился блекло-розовым:
— За тобой, олух.
— Ах ты…
— Олух, трижды олух! — провозгласил Макс громко, чтобы не дать перебить себя. — Пока ты шлялся по базару со своим мертвецом, пугая горожан, за тобой по пятам шли человек десять. И уж будь уверен, каждый из них был на порядок более умел, чем ты.
— Вы тоже ждали этого! Что убийца, принявшийся неожиданно за меня, попытается закончить дело!
— Да. Убийцы — или та часть их тандема, что не является тоттмейстером. Или же другая. Мы не знаем, кто из них хочет убрать тебя, как, собственно, не знаем, и почему. Скорее всего, ты был единственным тоттмейстером, который неосторожно засветился везде, где только можно, и наши ребята, как и мы сами, решили, что это вряд ли можно назвать случайностью.
— Я полагаю, за мной охотились сразу двое.
— Почему?
— Один из них обычный убийца, пусть и ловкий, но слабо разбирающийся в некромантии. Другой — тоттмейстер, заметающий за ним следы. Стрелял в меня первый. Аккуратно убрал и расчленил Арнольда второй.
— Что ж, разумно. Видимо, ты понравился обоим братцам, так что даже первый взялся за не свойственную для себя роль уборщика…
— Будет пока об этом. Чем закончилась слежка?
— А не догадаешься?
— Догадываюсь. Но от таких профессионалов, как ты их расписываешь, я ожидал большего.
— Мы все купились на то же, на что и ты сам, — признал Макс без удовольствия. — На этого маленького идиота! Кстати, может, прикажешь, наконец ему убрать оружие? Я достаточно сидел под прицелом сегодня.
Петер и в самом деле продолжал удерживать пистолет. Поймав мой взгляд, он кивнул и спрятал оружие за ремень. При этом, однако, Блюмме не стал выглядеть менее напряженным: чувствовалось, что общество Макса, большого, громкого, грубоватого, пусть даже и не оказавшегося убийцей, давит на него.
— Как и ты, мы решили, что мальчишка — это и есть один из убийц. Сам подумай. Подросток, сил которого не хватит размозжить человеческий череп. Боящийся мертвецов — пожалуй, достаточно боящийся, чтобы разрядить пистолеты в грудь приближающемуся Арнольду вместо того, чтобы дождаться тебя.
— Только не…
— И, возможно, достаточно хитрый, чтобы, будучи пойманным на слежке за жертвой, моментально сделаться ее спутником и помощником. Или все же недостаточно?
Я повернулся к Петеру. Он стоял все в той же позе, и по глазам его, как и раньше, сложно было хоть что-нибудь прочесть. Ребенок, слишком быстро разучившийся быть ребенком, но пока еще не нашедший ничего, кроме мести и жажды крови. Сирота, лучше управляющийся с пистолетом, чем с пером. Разучившийся бояться за себя, но все же отчаянно, до полуобморока испытывающий отвращение к трупам.
Его пистолет был за поясом. Мой — в опущенной руке. Чтобы поднять его мне понадобилась бы та часть времени, которая меньше секунды, и уходит на то, чтобы моргнуть веком. Немногим меньше — на то, чтобы спустить курок.
Я ожидал этого. Резкого движения, тяжелой отдачи выстрела, огненного сполоха перед глазами. Может быть, еще крика — тонкого мальчишечьего крика. Очень много вещей могли произойти в следующую секунду. Но ни одна из них не происходила. Петер, внезапно выпрямившись, так что это даже казалось неестественным, прошептал:
— Я не убийца!
— Мне уже доказали, что я могу быть порядочным дураком, когда захочу, — пробормотал я. — А кем можешь быть ты?
— Моя мать убита.
— Кем-то, пока ты был в лицее. Кем-то, хорошо знающим и ваш дом, и время, когда экономка уходит на рынок.
Глаза его можно было бы принять за два обточенных кварца правильной формы. Слишком много блеска и слишком мало выражения. И еще они непрозрачны.
Я начал было поднимать пистолет, но Макс своей тяжелой рукой схватил меня за локоть:
— Не надо. Я не думаю, что это действительно он.
— Я тоже так не думал.
— Неужели ты полагаешь, что мы могли столько о нем узнать, столько передумать — и в результате не проверить? Он был в твоем доме этой ночью. Той ночью, когда убили служанку, последнего человека, который мог видеть убийцу.
— Он спал внизу. Я имею в виду, он мог…
— Нет. Мы держали под наблюдением все двери и окна, он оставался внутри. Конечно, это не говорит о том, что служанку не убил его компаньон, — Макс прищурился, и от его взгляда Петер отступил на шаг. — Но нет, я в это не верю. Это действительно вздорный и глупый мальчишка, увязавшийся за тобой в тот момент, когда в этом совершенно не было нужды.
— Значит, подозрения с него полностью не сняты?
Макс лишь осклабился:
— А с кого в этой комнате они полностью сняты? Даже мне стоит допускать, что ты чертовски хитрый и изворотливый убийца, сумевший обвести нас всех вокруг пальца, а ты можешь полагать, что главный негодяй это — я. Нет, я предлагаю избавить всех присутствующих от подозрений. Хватит того, что вы заявились ко мне с оружием и едва не учинили стрельбу.
Стыд — полузабытое ощущение, от которого немеют скулы. Так, точно их коснулся легкий мороз.
— Макс, извини меня. Мне стоило лучше подумать, прежде чем предпринимать что-то вроде этого.
— Брось, — он потрепал меня за рукав. — Напротив, ты повел себя весьма достойно. Не каждый бы вознамерился явиться к убийце, чтобы вести с ним проникновенные беседы. Думаю даже, большая часть наших ребят с радостью скинула бы эту проблему в чужие руки.
— Я тоттмейстер.
— Да и я, как видишь, не бакалейщик… Ладно. С этого дня, как понимаешь, ты с нами. В нашей группе. Хочешь ты того или нет, но ты слишком глубоко умудрился влезть, чтобы можно было вытащить тебя из этого города без штопора. И, кроме того, как я уже говорил, у тебя неплохая интуиция — качество для нашего брата полезное. Пусть даже произрастает оно на твоих же ошибках и заблуждениях, — он беззлобно рассмеялся. — А еще ты можешь быть отличной подсадной уткой.
— Сколько человек будут обеспечивать мне прикрытие? — быстро спросил я.
— У нас несколько групп по три-четыре человека в каждой, плюс резерв… Готов поспорить, ты каждый день сталкивался с некоторыми из них нос к носу. Оказывается, без формы тоттмейстер многим даст фору по части маскировки. Имен называть не буду — тебе они ни к чему, напротив, ты можешь повести себя неправильно: узнаешь кого-то или попытаешься переброситься словом…
— Я не мальчишка, Макс.
Он не собирался уступать. Как, впрочем, и я не собирался спорить.
— И все же. Ты должен вести себя настолько естественно, насколько это вообще возможно. Ну, со здоровой порцией паранойи, конечно, роль беззаботного гуляки создана не для тебя.
— Значит, это всё? — поинтересовался я. — Мое дело — гулять по улицам, как ни в чем не бывало, и ждать, когда на меня выйдет парочка убийц?
— Это не опаснее, чем гулять под пулями на краю редута. У нас нет других путей.
— А если они забыли про меня?
