привычный городской смрад. Но в конце концов годы тренировки и здравый смысл взяли верх – он отвел в подвал полицейских фотографов, заранее предупредив, что их ждет кошмар, и посоветовав выполнять работу как можно быстрее и, что еще более важно, механически.
На фотографиях все встанет на свои места, можно будет определить, где какая часть тела в конце концов оказалась. Он лично нанес на план комнаты расположение отдельных человеческих частей, потом подобрал чей-то глаз, уложил в целлофановый пакет и снабдил ярлычком. Двоих детективов отправил допрашивать жильцов, одного – искать хозяина. Врачи из близлежащей больницы святого Винсента помогали его сотрудникам снять человеческие останки со стен и потолка.
Куски трупов отвезли в морг. И только тогда, когда их попытались собрать для опознания (что было заранее обречено на провал – установить личности убитых можно было только по отпечаткам пальцев и пломбам во рту), Уолдману бросилась в глаза еще одна ужасающая деталь этого и без того зверского убийства. Первым на нее обратил внимание главный коронер.
– Ваши люди кое-что забыли.
– Что именно?
– Посмотрите на черепа.
Там не было мозга.
– Понимаете, в подвале царил такой хаос, – стал оправдываться Уолдман.
– Конечно. Но где же их мозги?
– Должны быть где-то здесь.
– Вы уверены, что ваши ребята все собрали?
– Да. Сейчас там идет уборка.
– Что ж, значит, мозгов нет.
– Они должны быть где-то здесь! Может, посмотреть в тех пакетах с какой-то мешаниной? – предложил Уолдман.
– В этой мешанине, как вы изволили ее назвать, есть что угодно, только не мозги.
– В таком случае, они были похищены убийцей.
– Вы правы, инспектор, – согласился коронер. – Мозги кто-то украл.
На пресс-конференции инспектор Уолдман три раза повторил репортеру из «Дейли-ньюс», что были похищены вовсе не те органы, которые предполагал репортер.
– Если хотите знать, это мозг, – заявил Уолдман.
– Черт! – огорчился репортер «Дейли-Ньюс». – Тут пахнет жареным. Мог бы получиться потрясающий репортаж.
Уолдман отправился домой в Бруклин, даже не пообедав. А ночью мысли о загадочном убийстве никак не давали ему уснуть. Он считал, что повидал все на свете, но это было выше... выше чего? Разум действует по схеме.
Кто-то, судя по всему вооружившись явно электрическими инструментами, расчленил трупы. Это определенная схема. И похищение мозга, как бы оно ни было омерзительно, тоже укладывается в схему. Руки в стенах и отсутствие там ног, – также часть заранее продуманного плана, равно как и собственно расположение тел.
Наверно, потребовалось не меньше двух часов, чтобы сделать углубления в потолке и стенах и аккуратно уложить туда части трупов. Но где в таком случае орудия, которыми действовал преступник? И если действительно на это ушло два часа или даже час, то почему там была лишь одна дорожка следов? Новичок-патрульный только заглянул в дверь, и его пришлось увести. Прибывшие на место преступления доктора однозначно констатировали смерть. Когда в подвал вошел Уолдман, на ступеньках были только следы коронера. Как же убийца или убийцы вышли наружу, не оставив кровавых отпечатков?
– Джейк, ложись спать! – позвала жена.
Уолдман взглянул на часы: 2.30 ночи.
– В такое детское время?
– Но я хочу спать и не могу уснуть без тебя.
Инспектор Джейк Уолдман скользнул под одеяло, почувствовал, как жена прижалась к нему, и уставился в потолок.
Если признать, что преступление подчинено какому-то плану, поскольку оно укладывается в схему, то в чем может заключаться тот план? Руки в стенах, тела на потолке? Кража мозгов?
– Джейк? – снова позвала жена.
– Что?
– Если не хочешь спать, вставай.
– Ты все-таки наконец реши, что мне делать! – огрызнулся Уолдман.
– Ложись спать, – сказала Этель.
– Я и так лежу. Думаю.
– Кончай думать и спи!
– Как это – кончай думать?!
– Ты же уже падаешь от усталости!
Джейку Уолдману наконец удалось высосать из зуба последний кусочек соли.
Наутро Этель Уолдман заметила, что муж едва притронулся к еде и лишь пригубил чай.
– Теперь уже что-то не так в еде? – спросила она.
– Нет. Просто я думаю.
– Все еще думаешь? Ты же думал всю ночь. Сколько можно думать?
– Я думаю.
– Тебе не нравится моя яичница.
– Нет, нравится.
– Конечно, так нравится, что она скоро уже превратится в камень.
– Дело не в яичнице. Просто я думаю.
– У тебя появилась другая женщина, – изрекла Этель Уолдман.
– При чем тут женщина? – не понял инспектор.
– Я так и знала! У тебя кто-то есть! – воскликнула Этель. – Она, небось, не портит руки, готовя тебе обед, и не стареет на глазах, заботясь о том, как бы тебе угодить. Какая-нибудь уличная шлюха с дешевыми духами и крепкими сиськами. Ей на тебя глубоко наплевать, не то что мне! Уж поверь!
– Что ты несешь?
– Надеюсь, ты счастлив с этой своей дешевкой. Убирайся отсюда! Сейчас же убирайся!
– Послушай, Этель, но у меня действительно неприятности.
– Убирайся, отсюда, скотина! Иди к своей шлюхе! Иди к ней!
– Я пошел на службу. Увидимся вечером.
– Убирайся! Да поживее! Животное!
На площадке пятого этажа до Уолдмана донесся голос жены, вещающей из окна на весь мир:
– Эй, люди, прячьте дочерей! Старый развратник вышел на охоту!
Не успел инспектор Уолдман войти в отдел, как раздался телефонный звонок. Звонила Этель. Она обещала сделать все, чтобы сохранить семью. Они предпримут еще одну попытку, как взрослые люди. Она простит ему интрижку с актрисой.
– С какой актрисой? Какую интрижку?
