любишь, – сказал Мкомбу.
Это был прямой вызов, и Муллин сдержался, убежденный, что в свое время сумеет взять реванш. Просто это время пока еще не наступило.
– Я пошутил, Джим Боб, – сказал он.
– Прекрасно. Можешь продолжать в том же духе. Только почему ты не ешь свою курицу?
И Мкомбу проследил, как Муллин поднес кусок ко рту и неохотно откусил второй раз.
– Ладно, – сказал Мкомбу. – Теперь об этих играх.
– А в чем там дело?
– Спортсменов из ЮАР и Родезии могут не допустить к участию.
– Ну и что? – спросил Муллин, пожав плечами.
– Это может вызвать недовольства в обеих странах.
– Верно, – сказал Муллин. – Но при чем тут мы?
– Мы сделаем так, что происшедшее в Мюнхене в семьдесят втором покажется им невинной забавой.
Мкомбу поднял глаза, и Муллин кивнул. Он знал эту игру. Мкомбу будет говорить нарочито туманно, и ему, Муллину, придется подталкивать его своими «как», «почему» да «зачем» до тех пор, пока все не станет на свои места.
Таким образом, заставляя британца постоянно обращаться к нему за разъяснениями, Мкомбу поддерживал в себе чувство превосходства.
– Как? – спросил Муллин.
– Мы уничтожим спортсменов одной из стран-участниц и свалим вину за это на какую-нибудь террористическую организацию белых из ЮАР.
Муллин снял очки и стал их рассматривать. Он тоже умел вести игру. Медленно водрузив очки обратно на нос, он спросил:
– Зачем?
– Если это будет сделано от имени каких-то там южно-африканских борцов за какие-то там права, весь мир обрушится на ЮАР и Родезию. И для нас откроются все двери.
– Насколько мне известно, с палестинцами ничего подобного не произошло. По-моему, все забыли о том, что они убили в Мюнхене детей. Почему же так должно получиться, если речь идет о ЮАР и Родезии?
– Потому что ЮАР и Родезия – антикоммунистические страны, – сказал Мкомбу. – Это гарантия того, что мировое сообщество всерьез ополчится на них и ничего им не простит. У палестинцев не было этого недостатка.
Муллин кивнул.
– Может, и сработает, – сказал он. – Сколько человек нужно будет уничтожить?
– Всех, кого пошлет эта страна. Всех до одного, – ответил Мкомбу с явным удовольствием.
– И как же нам удастся это сделать?
– А вот за это, дорогой Джек, я и плачу тебе такие деньги. Соображай сам. Естественно, предварительно мы распространим послания с угрозами и тем самым начнем восстанавливать общественное мнение против белых режимов. А массовое убийство явится завершающим штрихом.
– Минимальными силами, разумеется? – уточнил Муллин.
– Разумеется, чем меньше людей будут об этом знать и принимать в этом участие, тем лучше.
Мкомбу сел на место. Его рука почти непроизвольно потянулась за куском мяса, и, как только приблизилась к нему, оттуда тотчас же взмыла муха.
– Еще один момент, – сказал Муллин. – А как же ваши русские друзья? Как им понравится, если вы сорвете у них Олимпийские игры?
– Если ты сделаешь свою работу как надо, они никогда не узнают, что это были мы, – ответил Мкомбу.
– Ясно, – сказал Муллин. Затем встал и бросил на стол едва надкушенный в двух местах кусок курицы. Он не сомневался, что Мкомбу потом съест его. Чем добру пропадать, лучше пусть утроба лопнет.
Муллин двинулся к выходу.
– Ты кое-что забыл, – проговорил Мкомбу, когда Муллин уже взялся за ручку двери.
– Да?
– Разве тебе не нужно знать, спортсменов какой страны мы уничтожим?
– Это не столь важно, Джим Боб, но я слушаю. Из какой же?
– Из самой могущественной, – ответил Мкомбу.
– Прекрасно, – сказал Муллин. Он не стал спрашивать, из какой именно.
– Из самой могущественной во всем мире.
– Как вам будет угодно, сэр, – сказал Муллин.
– Из Соединенных Штатов Америки.
Муллин кивнул.
– Я хочу, чтобы была уничтожена вся их команда, – прибавил Мкомбу.
– Как скажете, Джим Боб, – ответил Муллин.
Глава вторая
Его звали Римо, и он никогда не увлекался никакими играми. А потому вместо того, чтобы взбираться по задней стене чикагского Хефферлинг-билдинга, как он поступил бы, если бы требовалось действовать скрытно, он вошел туда с парадного входа, расположенного на Норт- Мичиган-стрит, откуда было рукой подать до клуба «Плейбой». Пройдя мимо вахтера, он направился к лифтам.
Ожидая лифт, Римо размышлял о том, сколько расходуется энергии, чтобы поднимать людей на верхние этажи. Он находил, что для людей было бы гораздо полезней подниматься пешком, к тому же это помогло бы сократить дефицит электроэнергии. Затем в голову ему пришла мысль пробежаться на четырнадцатый этаж, где находился кабинет Хьюберта Хефферлинга, президента «Хефферлинг энерджи груп», и тем самым внести свой личный вклад в решение проблемы энергетического кризиса в Америке.
Но тут он вспомнил, зачем сюда явился, и решил, что уже одним этим внесет достаточный вклад в решение проблемы; и, когда пришел лифт, Римо шагнул в открывшуюся дверь.
Его самого ничуть не заботила нехватка горючего для отопления, поскольку он не имел ни машины, ни своего дома. Но вокруг него жили люди, которых это заботило, и ради этих людей Римо Уильямс собирался убить человека, которого никогда и в глаза не видел.
Миновав секретаря общего отдела, расположенного на четырнадцатом этаже, Римо предстал перед хорошенькой юной секретаршей Хефферлинга.
– Я пришел казнить мистера Хефферлинга. Он здесь? – проговорил Римо.
Секретаршу звали Марша. В ее арсенале был полный набор возражений, используемых для посетителей, желающих побеспокоить мистера Хефферлинга по поводу дефицита бензина или нефти – в особенности бензина, – но, когда она подняла глаза, все возражения застряли у нее в горле.
Не то чтобы Римо был таким уж красавцем, но его темные волосы, широкие скулы и глубоко посаженные темные глаза произвели на нее такой эффект, что она почувствовала себя прикованной к стулу. Он был шести футов росту, худощав, и только запястья его были толщиной с
