– Я думаю, это их нисколько не удивит, папочка.
Терпение Римо было на пределе.
Старейшины, нарушив неподвижность строя, беспокойно вскинули головы. Два великих Мастера явно в чем-то не соглашались. Обычно результаты подобного несогласия впрямую сказывались на старейшинах – те это помнили и очень боялись.
Чтобы успокоить стариков, Чиун умиротворяюще поднял руку:
– Мой сын разгорячен после долгой дороги и не вполне владеет собой. Так почему же, спросите вы, я больше не держу зла на Римо? Во-первых, он приехал сюда учиться. Он снова прочтет все свитки Синанджу, и знаете для чего?
– Да знают они, знают, папочка...
– Не мешай. Ничего они еще не знают. Он прочтет наши свитки для того, чтобы выступить против силы, которой он пока не может нанести поражение. А почему?
Слушатели скромно молчали.
– Он не может победить ее, потому что не знает, что это за сила.
– Скажешь, – пожал плечами Римо, – так буду знать.
– Отстань. Все равно это тебе не поможет. Ты не сможешь совладать с этим злом, пока не отыщешь сокровища Синанджу! – с триумфом заключил Чиун.
– Ах вот, значит, в чем твоя игра, папочка, – с укором протянул Римо.
Ему до колик надоели разглагольствования старика. Понятно, что Чиун знает, против чего им придется выступить, как понятно и то, что сразу он все равно не скажет об этом. Но рано или поздно он все равно расколется, а поэтому не стоит и торопиться.
Однако к следующей тираде своего наставника Римо явно не был готов. Вернее, к той жертве, которую Чиун предложил деревне от его, Римо, имени.
– Но, снедаемый скорбью и невыносимыми муками совести, мой сын Римо, дабы искупить небрежение к утерянному сокровищу, решил подарить Синанджу другое – взамен. Радуйтесь, братья, ибо он решил подарить нам сына!
Вздернув, как по команде, длинные бороды, старейшины разразились бурей аплодисментов.
– Сына от одной из первых красавиц Синанджу! – продолжал Чиун.
– Ну, тут ты перегнул, папочка... Бездетным я не помогаю.
– Не можешь же ты оставаться бездетным всю жизнь. А если родишь сына от белой женщины, она вскоре сбежит от тебя, как делают эти белые вертихвостки, и о нем некому будет заботиться. Но если матерью твоего ребенка станет корейская девушка, он будет расти в неге и величии, как и подобает сыну Мастера Синанджу.
– Не желаю я никаких детей, папочка.
– Стоит только попробовать – и тебе понравится, я уверен.
– Нет уж, лучше ты пусти меня к свиткам. Я сразу понял: если ты этого парня узнал, значит, там об этом что-то написано. Так что читать их я готов днем и ночью, пожалуйста. Но жениться – уволь.
– Твоя женитьба продлится всего одну ночь. Или нет – даже несколько мгновений. Пожизненной верности от тебя не требует никто. Дай лишь своему семени упасть на благодатную почву и предоставь наследника Синанджу попечению любящей матери.
– Так где лежат наши свитки?
– Не будет женитьбы – не будет свитков. Решай.
– Неделю назад ты просто умолял меня прочесть их.
– Потому что именно тогда тебе не хотелось делать этого.
Римо вздохнул. Ладно, чем скорее он до них доберется, тем быстрее поймет, что именно узнал Чиун тогда у Литл Биг Хорн.
К тому же одна только ночь – дело не слишком хлопотное. Растить собственный приплод ему не придется. И будет кому передать потом звание Мастера.
Взгляд Римо рассеянно скользил по холмам, покрытым чахлым лесом и пересеченным узенькими тропинками. Меж холмов убегали вдаль три пустынные автострады. А если вообще не учить его Синанджу?.. Улыбнувшись, Римо покачал головой. Эту мысль он мог допустить только как шутку. Чтобы его сын не изучал Синанджу, не был одним из них – такое нельзя даже представить. Это было бы нарушением естественного порядка вещей.
Правда, при этом вовсе не обязательно, чтобы его матерью была женщина именно из этой деревни... Нет, американец сидит в нем крепко – до женитьбы и рождения сына пусть хоть немножко, но влюбиться все-таки хочется.
– Ладно, – наконец кивнул он. – Эх, была не была... В конце концов, одна ночь – не вся жизнь.
– А наутро я вновь вручу тебе свитки и ты опять прочтешь о правилах восхваления фараонов Верхнего и Нижнего Нила, узнаешь, как соблазнить куртизанку при дворе миньского императора... Все, чему я пытался учить тебя некогда, ты сможешь теперь познать сам. А твоей женой будет первая красавица. Я выберу ее лично.
– Нет, так мы не договаривались! – запротестовал Римо. – Выбирать буду я.
– Ладно, как хочешь. Выбери самую привлекательную. Самую сметливую. Самую работящую. И да поможет тебе твой разум.
Чиун сиял, как начищенный медный таз.
Но когда Римо встретился наконец с девушкой, предназначенной ему в невесты, то сразу понял – не только первые красавицы, но и все, кто мог претендовать на какой-нибудь номер в этом ряду, давно покинули Синанджу по трем неезженым автострадам. Остались лишь те, кто не надеялся найти себе партию даже в Пхеньяне, бесплодки, вечные девственницы. И Пу Каянг.
Пу Каянг имела метра полтора роста, весила килограммов сто и знала по- английски два слова. Не «да» и «нет», не «здравствуйте» и «до свидания». Это были слова «брачный договор».
Во всех остальных случаях Пу Каянг изъяснялась исключительно по- корейски, причем на диалекте Синанджу, который Римо тоже неплохо знал. Однако на смотринах от имени Пу выступала ее матушка.
Сама Пу не думала о себе как о толстушке, ей больше нравились слова «в полной зрелости». Единственной же причиной затянувшегося девичества она искренне полагала отсутствие в Синанджу достойной пары. В Пхеньяне, по ее разумению, смотреть тоже было особенно не на что Ведь она была дочерью самого пекаря и ей принадлежало право первой пробы с каждой партии лепешек из отцовской печи. И это право она собиралась оставить за собой даже когда станет женой белого Мастера Синанджу.
И самое главное: она ни за что не покинет Синанджу и не станет селиться более чем в часе ходьбы от дома дражайшей матушки.
– И останешься здесь, даже если я уеду? – Римо решил все выяснить до конца.
– Да, – кивнула невеста.
– Тогда прошу тебя стать моей женой.
– Мы еще не выяснили, чей будет дом.
– Он твой.
– А посуда? Обеденный сервиз, чайный, праздничный и...
– Все тебе, любимая!
Глава пятая
Это был великолепный план. Даже израильтянам впоследствии пришлось признать это. Под покровом ночи тысячи доу – утлых арабских рыбацких суденышек – отплыли из главного порта Идры, держа курс к берегам Израиля.
