секретарше. На лице его появилась застенчивая улыбка, однако взгляд карих глаз оставался совершенно непроницаем.
– Надеюсь, у вашей подруги с чувством юмора все в порядке, – сказал он, глядя, как девушка пожирает надпись восторженным взглядом.
– Какой подруги? – непонимающе спросила секретарша.
– Неважно, – вздохнул Бронзини. Никто не признавался, что берет автограф для себя, только маленькие дети. Иногда Бартоломью Бронзини казалось, что только они и есть настоящие его поклонники. Особенно в эти дни.
– Может, скажете Берни, что я уже здесь? – напомнил Бронзини. Чтобы привлечь внимание девушки, ему пришлось щелкнуть пальцами у нее перед лицом.
– Да-да, конечно, мистер Бронзини, – ответила секретарша, выйдя, наконец, из транса. Протянув руку, она нажала кнопку селектора. – Он приехал, мистер Корнфлейк.
Затем секретарша снова подняла взгляд на гостя.
– Проходите прямо к нему, мистер Бронзини. Вас уже ждут.
Вытащив из-за пазухи сценарий, Бартоломью Бронзини повернул в коридор, украшенный по стенам побегами папоротника. Зеленые ветки были увиты дорогими рождественскими гирляндами. Несмотря на то, что украшения из золота и серебра – явно ручная работа, выглядит все это как-то липко, подумал Бронзини. А нет ничего более липкого, чем Рождественская пора в Южной Калифорнии.
Уже не в первый раз за свою долгую карьеру Бронзини подумал, что жизнь занесла его далековато от Филадельфии. В его родном городе снег не царапал кожу.
Бронзини вошел в роскошно обставленный конференц-зал студии Дворф- Стар без стука. Никому бы и в голову не пришло ожидать, что Бартоломью Бронзини станет стучать, или, скажем, вдруг заговорит по-французски, а на банкете не перепутает вилку для салата с рыбной, словом, все, что свойственно культурному человеку, с ним не ассоциировалось. Его образ неизгладимо въелся в общественное сознание, и, никакие слова и поступки Бронзини уже не могли его изменить. Научись он исцелять рак, люди сказали бы, что Бронзини нанял для этого специального доктора, лишь бы добавить себе популярности. С другой стороны, если бы он вдруг подпрыгнул, и принялся качаться на люстре, никто бы и глазом не моргнул.
Когда Бронзини вошел в зал, все присутствующие обернулись, и, не отрываясь, смотрели, как он чуть помедлил, стоя в открытых дверях.
Бартоломью Бронзини нервничал, однако никто об этом и не догадывался.
Засевший у них в головах стереотип заставлял людей воспринимать все, что он говорил или делал так, чтобы это в точности соответствовало его образу.
– Привет, – негромко проговорил Бронзини.
Большего и не требовалось – для сидевших в зале одно это слово покажется исполненным глубочайшего смысла.
– Барт, детка, – сказал один из них, вскакивая на ноги и подводя Бронзини к единственному свободному креслу, как будто тот был слишком глуп, чтобы проделать это без посторонней помощи. – Рад, что ты смог к нам выбраться. Присаживайся.
– Спасибо, – отозвался Бронзини, неторопливо проходя к дальнему концу стола под пристальными взглядами собравшихся.
– Думаю, ты здесь со всеми знаком, – произнес человек, сидевший во главе стола, неестественно оживленным тоном. Это был Берни Корнфлейк, новый директор студии Дворф-Стар. На вид ему едва ли можно было дать больше девятнадцати. Бронзини окинул собравшихся угрюмым взглядом. Тяжело нависшие веки почти скрывали его глаза. При родах лицевые нервы Бронзини были повреждены, и только ежегодные пластические операции не давали глазам закрыться окончательно. Женщины находили его взгляд очаровательным, мужчины – угрожающим.
Бронзини заметил, что все собравшиеся были не старше двадцати пяти. Их лица, еще не покрывшиеся морщинами, были начисто лишены индивидуальности, и напоминали рекламу детского питания, из под расстегнутых пиджаков от Армани выглядывали красные подтяжки. Да, именно так выглядели теперь деловые люди эмбрионы в дорогих шелковых костюмах.
– Ну, так чем мы можем быть полезны, Барт? – спросил Корнфлейк голосом жидким и бесцветным, как растительное масло.
– У меня есть сценарий, – медленно проговорил Бронзини, со стуком опуская папку на безукоризненно чистую поверхность стола. Словно листья Венериной мухоловки в ожидании очередной жертвы, страницы медленно развернулись. Взгляды сидевших за столом людей были прикованы к сценарию, как будто Бронзини выложил перед ними грязные носки, а не плод мучительных четырехмесячных стараний.
– Отлично, Барт. Ну разве это не замечательно?
Все единодушно признали, что Бартоломью Бронзини и правда поступил замечательно, решив принести им сценарий. Их заверения прозвучали так фальшиво, что автора этой замечательной идеи едва не стошнило. Пятнадцать лет назад он сыграл в фильме, считающемся теперь классикой, и тогда все эти педики, одержимые единственным желанием – снимать кино – только и знали, что ему поддакивать.
– Но, Барт, детка, прежде, чем мы займемся твоим совершенно потрясающим сценарием, надо поговорить еще о нашей идее. Нам кажется, что она должна просто замечательно подойти к твоему теперешнему имиджу, – сказал Берни Корнфлейк.
– Это совершенно новый сценарий, – медленно проговорил Бронзини, и в голосе его промелькнули нотки нетерпения.
– Точно так же, как и наша идея. Знаешь, ведь девяностые уже не за горами, а там игра пойдет совсем по другим правилам.
– Фильмы остаются фильмами, – отрезал Бронзини, – и за сто лет они ни чуть не изменились. Вместо титров появился звук, потом кино стало цветным, но принцип остается совершенно таким же – дайте зрителям добротный сюжет, и они повалят в кинотеатры валом. Фильмы девяностых ничем не будут отличатся от фильмов восьмидесятых, можете поверить мне на слово.
– О, какая глубина мысли, Барт! Разве он не гений?
Все поспешили согласиться, что это действительно сказано сильно.
– Но, Барт, детка, мы собрались здесь вовсе не для того, чтобы спорить с тобой о кино. Кино пришел конец. По нашим расчетам к 1995-ому, самое позднее к 1997-ому году, кино превратится в «ретро».
– Это значит, оно устареет, – услужливо подсказал сидящий справа от Бронзини блондин и ухмыльнулся. Бартоломью поспешил поблагодарить его за справку.
– Телевидение – вот что станет лакомым кусочком, – лучезарно улыбнулся Берни Корнфлейк.
– Но телевидение не сильно моложе кино, – возразил Бронзини. Его хмурое, худощавое лицо окаменело. Что за игру они пытаются ему навязать?
– Ты говоришь о старом телевидении, – дружелюбно откликнулся Корнфлейк.
– Появление новых технологий означает, что скоро в каждом доме появится широкоэкранное телевидение высокой четкости. Зачем сидеть в душных кинозалах, когда почти то же самое можно получить, не выходя из дому?
Главное, что будет интересовать людей – как бы посидеть дома. Берложничать, как теперь говорят. Вот почему студия Дворф-Стар открывает новый проект, ориентированный на домашний видеопросмотр. Мы хотим, чтобы ты стал нашей первой крупной звездой.
– Я предпочел бы сначала поговорить о сценарии.
– Ладно, договорились. В чем заключается идея?
