- Они решили повоевать, - продолжал Вильямсон, кивнув в сторону пострадавших. - Боюсь, что, прежде чем мы справились с ситуацией, дело зашло довольно далеко.
Война!.. - с отвращением подумал Конвей. Разумные существа, у которых так много общего, пытаются убить друг друга. Он слыхал, что эпизодически такое случалось, но никогда по- настоящему не верил, что какое-либо разумное существо может лишиться разума до такой степени. Так много жертв...
Он не в такой мере погрузился в мысли о том, как отвратительны и недопустимы столь грязные дела, чтобы не отметить довольно странный факт: выражение лица монитора отражало его собственные чувства. Если Вильямсон испытывает те же чувства, что и он, то, возможно, настало время пересмотреть свои взгляды на Корпус мониторов в целом.
Неожиданно справа от Конвея возникло какое-то движение, привлекшее его внимание. Пациент-гуманоид в оскорбительном тоне категорически отказывался подчиниться интерну ДБЛФ, который пытался его обследовать.
Врач был обескуражен и старался ровным тоном переубедить больного.
Дело уладил Вильямсон. Он подскочил к громко протестующему раненому и склонился над ним, так что их лица оказались в нескольких дюймах друг от друга. Раздался тихий, почти дружелюбный голос, от которого, тем не менее, по спине Конвея пробежал холодок.
- Послушай-ка, приятель, - поинтересовался монитор, - говоришь, ты отказываешься подчиняться ползучим вонючкам, что хотят тебя укокошить? Так вот крепко запомни: эта конкретная вонючка является здесь врачом. К тому же в нашем заведении не бывает войны. Поэтому заткнись, не трепыхайся и веди себя хорошо. Все мы - солдаты одной армии, а ваши мундиры - пижамные куртки. Заруби это все на своем носу - в противном случае я его отстригу.
Конвей снова принялся за работу, еще раз отмстив необходимость переосмыслить свое отношение к мониторам. Странным образом, в то время как сто руки занимались извращенными, покалеченными и обожженными, мысли были заняты совсем другим. Он все еще удивлялся поведению Вильямсона, подтверждавшему, что все говорившееся о мониторах - ложь. Был ли этот неутомимый, спокойный, надежный как гранит человек убийцей и садистом с низким интеллектом и отсутствием морали? В это было трудно поверить.
Украдкой поглядывая на монитора, Конвей постепенно принял решение.
Выполнить его было трудно. Если он не будет осторожным, у него точно что-нибудь отстригут.
Вариант с О'Марой исключался; с Брайсоном и Манноном со разумным причинам - тоже, а вот Вильямсон...
- А... э-э, Вильямсон, - неуверенно начал Конвей и закончил скороговоркой, - вы когда-нибудь убивали?
Монитор резко выпрямился, губы его слились в одну бескровную линию.
- Доктор, - сказал он без всякого выражения, - вам не страшно задавать подобные вопросы монитору?
Он заколебался, видимо, его смутило выражение лица врача, отражавшее его переживания, и любопытство явно пересилило гнев.
- Что вас гложет, док? - требовательно спросил он.
Конвей от всей души жалел, что задал свой дурацкий вопрос, но теперь отступать было уже поздно. Поначалу, запинаясь, он начал рассказывать и о своих идеалах, и о любви к профессии, и о той тревоге и озабоченности, которые возникли, когда он обнаружил, что главный психолог Госпиталя учреждения, как он считал, которое удовлетворяет всем его высшим помыслам - является монитором, да и другие ответственные посты, возможно, тоже занимают члены их корпуса Мол, он знает, что не все в корпусе плохо - ну вот они сейчас прислали, например, свои медицинские подразделения, чтобы помочь Госпиталю в чрезвычайной ситуации. И все же - мониторы!..
- Я нанесу вам еще один удар, - сухо заметил Вильямсон, - сообщив о таком общеизвестном факте, что о нем никто уже не вспоминает: доктор Листер, начальник Госпиталя, тоже офицер корпуса. Конечно, он не носит форму, поспешно добавил Вильямсон, - ибо диагносты забывчивы и не обращают внимания на мелочи. А к неаккуратности Корпус относиться неодобрительно, даже если это касается - как в данном случае генерал-лейтенанта.
Листер - и тот монитор!
- Но почему?! - непроизвольно воскликнул Конвей. - Ведь всем известно, кто вы такие. Как вам удалось захватить тут власть? В этом месте? У тек, кто...
- Очевидно, никому ничего неизвестно, прервал его Вильямсон, - хотя бы потому, что это неизвестно вам.
ГЛАВА 6
Когда, покончив с очередным пациентом, они занялись следующим, Конвей понял, что монитор больше не сердится. У него было выражение лица родителя, собирающегося поведать своему отпрыску о не самых хороших сторонах жизни.
- В основном, - начал Вильямсон, бережно стягивая полевую форму с раненого ДБЛФ, - все ваши проблемы - да и проблемы всего вашего социума кроются в том, что вы слишком защищены.
- Как-как? - переспросил Конвей.
- Вы защищенные существа, - повторил монитор. - Вы защищены от всех жестокостей современной жизни. Из вашего социума - не только с Земли, а и со всех миров Федерации - выходят практически все великие артисты, музыканты и ученые. Большая их часть доживает до конца своих лет в полном неведении, что, начиная с самого детства, их охраняют, что они ограждены от большинства реалий нашей так называемой межзвездной цивилизации, что их пацифизм и этические нормы - это роскошь, которую большинство из нас просто не могут себе позволить. Вам эта роскошь дана в надежде, что в один прекрасный день на базе этого родится философия, которая позволит каждому существу в Галактике стать действительно цивилизованным и гуманным.
- Н-не знаю, - запнулся Конвей. - В-вы... вы заставляете думать меня о нас - я имею в виду о себе - как о таком беспомощном...
- Ну, конечно же, вы о многом не знали, - успокаивающе ответил Вильямсон.
Конвей был удивлен, что такой молодой человек говорит с ним, как с ребенком. Создавалось впечатление, что он почему-то имеет на это право.
- Вероятно, вы были замкнутым, неразговорчивым человеком, отгородившимся от мира своими высокими идеалами. Тут нет ничего плохого, вы же понимаете, просто вы должны допустить, что мир состоит не только из черного и белого. Наша современная культура, - продолжил он, возвращаясь к основной линии обсуждаемого вопроса, - основана на максимальной свободе личности. Человек может делать все, что ему угодно, при условии, что это не вредит окружающим. Только мониторы отказываются от этой свободы.
- А как насчет резервации для 'обывателей'? - прервал его Конвей.
Наконец-то монитор привел утверждение, на которое он мог определенно возразить. - Находиться под надзором мониторов и жить в определенных ограниченных районах, я не назвал бы это свободой.
- Если внимательно разобраться, - ответил Вильямсон, - то, думаю, вы поймете, что 'обыватели' - то есть группы людей, которые можно найти почти на каждой планете и которые считают, что они-то в отличие от грубых мониторов и бесхребетных эстетов как раз и являются настоящими представителями своего народа - вовсе не ограничены. Напротив, они объединяются в сообщества естественным путем и именно в таких сообществах мониторам приходится быть особенно активными. 'Обыватели' обладают всеми свободами, включая и право убивать друг друга, если они этого пожелают.
