- Я не причиню вам вреда, - медленно и четко выговаривая слова, Конвей приближался к пациенту. - Но мне необходимо до вас дотронуться.
Поверьте, я не желаю причинять вам вред. - Он вопросительно посмотрел на Приликлу.
ГЛНО сказал:
- Страх и... беспомощность. И еще покорность наряду с угрозой... нет, с предупреждением. Он явно верит вам, но пытается о чем-то вас предупредить.
Ну, так-то лучше, подумал Конвей: существо не возражало против прикосновения. Он подошел к нему и дотронулся рукой в перчатке до участка чистой кожи.
Руку его снова отбросило сильнейшим ударом. Охнув, он отскочил в сторону и, потирая руку, выключил транслятор, чтобы дать выход своим чувствам.
Чуть помолчав для приличия, Приликла счел нужным пояснить:
- Нам удалось получить очень важную информацию, доктор Конвей. Бурная физическая реакция пациента ничуть не изменила отношения его к вам.
- Ну и что из того?! - раздраженно воскликнул Конвей.
- А то, что реакция была непроизвольной.
Конвей подумал над выводом Приликлы и сказал не без горечи:
- Значит, общая анестезия исключена, даме если бы у нас и был подходящий наркоз - сердцем и легкими управляют непроизвольные сокращения мышц. А это еще одно осложнение. Мы не можем его анестезировать, а он не собирается нам помочь...
Конвей подошел к контрольному пульту и нажал несколько кнопок. Замки сети раскрылись, и сеть оттянуло в сторону.
- Он сам себе наносит травмы, - пояснил Конвей, - бьется о сеть. Вы видите, он почти лишился второго щупальца.
Приликла возражал против того, чтобы убрать сеть, он считал, что, оказавшись на свободе, пациент может нанести себе более серьезные повреждения. Конвей возразил, что пострадавший в его положении вряд ли сможет свободно передвигаться. Ему пришла мысль, что поза, принятая существом, идеальна для обороны. Она напомнила позу кота во время драки, который опрокидывается на спину, чтобы пустить в ход все четыре лапы. Вот и этот десятилапый мог защитить себя от нападения с любой стороны.
Инстинктивные реакции существа были продуктом эволюции. Иначе зачем ему принимать эту оборонительную позицию, не подпуская к себе никого именно тоща, когда оно нуждается в помощи?..
И тут Конвея словно озарило - он нашел ответ на свой вопрос! Нет, поправил он себя, стараясь успокоиться; он уверен, что нашел ответ.
***
Все их выводы относительно сущности болезни изначально были неверными. Они пришли к ложному заключению, казалось, простому и единственному, - отсюда и диагноз. Если изменить этот диагноз, становятся объяснимыми физическое и моральное состояние пациента, истоки его враждебности. Тогда нащупывается и единственно верный метод лечения.
Больше того, появляются основания полагать, что пациент отнюдь не так злобен и враждебен, как это могло показаться.
Единственным слабым местом в теории Конвея была вероятность того, что она могла оказаться ложной.
Конвей не мог ни с кем обсудить намеченный курс лечения - это привело бы к служебным неприятностям. Вздумай он настаивать на этом лечении, в случае неудачи и смерти пациента его бы, как лечащего врача, просто уволили.
Конвей снова приблизился к пациенту и включил транслятор. Он знал наперед, какой будет реакция пациента - ведь то, что он собирается сделать, было жестоким испытанием для больного, но Конвей не мог поступить иначе. Он сказал:
- Не беспокойтесь, молодой человек, мы вас быстро вернем в нормальное состояние...
Реакция пациента была настолько бурной, что доктору Приликле, который следил за чувствами пациента, пришлось покинуть палату.
И лишь тогда старший терапевт принял окончательное решение.
***
Три следующих дня Конвей регулярно посещал пациента. Он отмечал, с какой скоростью растет жесткий покров, охвативший уже две трети тела пациента. Не было сомнений, что поражение распространяется чрезвычайно быстро, и опухоль становится все толще. Он отослал образцы в Лабораторию патологии. Оттуда ответили, что пациент страдает весьма активной формой рака кожи, и запрашивали, возможно ли хирургическое вмешательство или лечение радиоактивными изотопами. Конвей отвечал, что и то и друге исключено, так как усилит опасность для жизни пациента.
Конвей распорядился, чтобы никто не смел утешать больного, ибо он и так уже достаточно пострадал от такой доброжелательной тупости. Если бы Конвей мог запретить доступ в палату всем, кроме себя, Курседд и Приликлы, он сделал бы это, не задумываясь. Однако Конвею все время приходилось убеждать себя, что он поступает правильно.
Со дня первого консилиума он сознательно избегал доктора Маннона, не желая обсуждать с ним код болезни, - старый друг был слишком умен и его невозможно было провести, а правду Конвей не мог сказать даже ему. Он страстно желал, чтобы капитан Саммерфилд был с головой занят делами на корабле, чтобы О'Мара и Скемптон забыли о существовании Конвея, а Маннон не совал нос не в свое дело.
Однако этого не случилось.
***
Когда утром пятого дня Конвей вторично зашел в палату, его там поджидал доктор Маннон. Согласно всем правилам хорошего тона, он попросил разрешения взглянуть на пациента. Затем, покончив с формальностями, сказал:
- Послушайте, юный наглец, мне надоело смотреть, как вы разглядываете свои ботинки или потолок, стоит мне только подойти к вам. Не будь у меня такой же непробиваемой шкуры, как у тралтана, я бы не выдержал подобного пренебрежения. Известно, что вновь назначенных старших специалистов первые недели работы прямо-таки распирает от самомнения, но ваше поведение переходит все границы.
Подняв руку, он остановил попытку Конвея ответить, и продолжил:
- Принимаю ваши извинения. Теперь перейдем к делу. Я говорил с Приликлой и с ребятами из патологии. Они сказали мне, что поражено все тело, что новообразование непроницаемо для рентгеновских лучей безопасной концентрации, а потому о состоянии внутренних органов можно только догадываться. Удаление наростов исключено - для этого требуется парализовать щупальца, а это в свою очередь может остановить сердце. При действующих щупальцах операцию тоже нельзя провести. В то же время пациент слабеет день ото дня, но вы не можете накормить его, не освободив ему рот.
К тому же последние анализы свидетельствуют, что опухоль распространяется не только вширь, но и вглубь, и есть основания полагать, что, если не провести операцию немедленно, хвост полностью срастется со ртом. Разве не так?
Конвей кивнул.
- Допустим, - переведя дух, продолжил Маннон, - вы ампутируете конечности и удалите опухоль с головы и хвоста, заменив кожу подходящим синтетическим материалом, а как только пациент достаточно окрепнет, повторите эту операцию на остальных участках тела. Согласен, этот путь невероятно сложен, но в настоящих условиях он предоставляется единственно возможным. Конечно, можно создать ему искусственные конечности...
- Нет! - с чувством воскликнул Конвей. Если его теория правильна, то всякая
