службу правители разных стран. Однако лентяй и чревоугодник Хухлязимус отличался удивительной для человека его профессии чертой характера: он был настолько добрым и безотказным, что совершенно не мог верно служить кому-нибудь одному. И во время войны, и в мирное время колдун старался помочь и тем, и другим, а в придачу еще и третьим, и четвертым, и всем остальным — сколько бы их ни было, — что, естественно, не вызывало особой радости нанимателя. Великий чародей искренне огорчался и клятвенно обещал все исправить и сделать в лучшем виде, но в результате обижены оказывались уже все ибо как ни крути, а исполнение желаний одного — это чаще всего крупные неприятности для остальных. Хухлязимус уже начал было впадать в отчаяние и подумывать о том, что пора определиться с погребальной датой и похлопотать об обряде, но тут ему на помощь пришел случай.
Однажды он выманил у какого-то вызванного им демона занятную книгу, которой тот как раз упивался, и вычитал в ней, что «невозможно объять необъятное». Эта мысль показалась ему настолько светлой, настолько очевидной и вместе с тем гениальной, что он решил тут же принять ее как руководство к действию. А поскольку он был лентяем, то никогда не откладывал исполнение своих решений в долгий ящик, зная по опыту, что уже через пару часов будет не в состоянии шевельнуть пальцем в этом направлении, а через пару дней вообще забудет, о чем, собственно, речь. Поэтому-то он и исчез моментально из своей тогдашней резиденции, оставив маловразумительное письмо, которое с тех пор было переведено на все известные языки и с каждым последующим переводом все больше теряло смысл.
Спустя четыреста лет о Хухлязимусе снова заговорили.
Он осел в Уппертале — в самом центре бескрайней Турухтанской топи, однако после того, как человек десять утонули, пытаясь добраться до него, Хухлязимус понял, что его страсть к уединению дорого стоит — пожалуй, даже слишком дорого. И он принял компромиссное решение — перебрался поближе к людям, хоть и не настолько, чтобы они одолевали его своими просьбами. Впрочем, самым нуждающимся он оставил крохотную лазейку: те, кого по-настоящему припекло, приходили к Хухлязимусу и получали то, что им требовалось. Колдун по-прежнему был безотказным и не помогал только тем, чьи замыслы были черными.
Однажды Хухлязимусу стало скучно в обществе лягушек, пиявок и комаров, и он решил пройтись в ближайший городок, чтобы выяснить последние новости и поболтать о том о сем за кружкой разбавленного пива. Вообще пиво он мог себе наколдовать любого сорта, но вдруг понял, что соскучился именно по разбавленному, да не из хрустального высокого бокала с резьбой по краю, а из щербатой оловянной кружки, наспех протертой рукавом трактирщика. Обычно такие прихоти бывают у беременных женщин, но иногда одолевают и могущественных колдунов, свидетельствуя об их человеческом происхождении.
До города Хухлязимус не добрался. В предместье встретил он совершенно неотразимую девушку с толстой пшеничной косой, уложенной вокруг головы венцом, с медовыми лучистыми глазами и бедрами, своей пышностью соперничающими с кучевыми облаками. Грудь ее колдун в приливе вдохновения сравнил с двумя откормленными дойными коровами, пристроившимися попастись на этой несравненной лужайке, и подобным смелым сравнением сразил девицу наповал. Она попыталась было скрыться от неожиданного ценителя красоты и даже обогнала его на несколько шагов, чем и погубила окончательно. Ибо, узрев свою нимфу со спины, Хухлязимус сперва задохнулся от волнения, а после возопил, что огромная полная луна маячит перед ним во всем своем великолепии, затмевая собой и солнце, и свет, и окружающий мир.
Так состоялась его великая любовь. Верно, у Хухлязимуса были женщины и до того, возможно, были и после. Но их имен история не сохранила. Девица же, пленившая колдуна в тот день, звалась Валкирией и принадлежала к довольно знатному роду Фриггов.
Еще час спустя выяснилось и то, что девица уже год как жена доблестного воина, и непрестанно вздыхающий Хухлязимус не стал разрушать счастливую семью. Однако все дети, а также внуки, правнуки и так далее Валкирии пользовались его самым добрым расположением и искренней любовью. И поскольку Сереион был седьмым по счету коленом в этом роду, то и направил свои стопы прямиком к столу, прицеливаясь в соблазнительно пахнущего поросенка.
— А-а, деточка! — обрадовался колдун, раскрывая молодому человеку объятия. — П'йишел п'йоведать стайика! Надеюсь, по делу! Как выйос-то, как выйос.
Мы забыли упомянуть о том, что у колдуна был невыносимо аристократический прононс — он категорически не выговаривал букву 'р', а иногда и 'л'. Впрочем, это была всего лишь маленькая слабость великого человека, которая исчезала, как только начиналась настоящая работа: заклинания он произносил совершенно четко выговаривая все буквы.
Хухлязимус цвел. Сереиона он видел последний раз лет двенадцать или пятнадцать тому, а в те времена командир гвардейцев был значительно моложе и еще не обрастал в течение дня такой жуткой щетиной.
— Здравствуй, дядюшка Хух!
— Садись поудобнее. Ноги вытягивай. Пойосеночком, пойосеночком угощайся, — заулыбался колдун. — Гйибочками вот. Умаялся небось, пока дошел. Лягушачьих лапок п'йиказать?
— М-мм, — с набитым ртом промычал Сереион.
— М-мм — да или м-мм — нет? — встревожился Хухлязимус
— Можно, говорю.
— Лапок лягушачьих, — буркнул чародей куда-то в сторону живописной лужи, блестевшей под кустом, и моментально возникло на столе огромнейшее блюдо в форме раковины, на котором размещалась гора деликатесного салата.
— Я вижу, ты в такой же форме, — восхитился начальник гвардии.
— Не ск'йомничая, скажу еще лучше, — сообщил Хухлязимус. — Я, видишь ли, постоянно п'йактикуюсь. Но в последнее в'йемя ханд'йа одолела — никомушеньки я не нужен со своей магией. Никтошеньки ко мне не п'йиходит. Вот ответь, положа руку на сейдце, — что, у людей п'йоблемы закончились?
— Ну да… А я, думаешь, без проблемы пришел?
Сереион давно изучил своего странного покровителя и знал, что просьбой о помощи и упоминанием о делах его обидеть невозможно. Скорее Хухлязимус огорчился бы, узнай он, что его навестили просто так — безо всякой нужды.
— Вык'йадывай! — моментально повеселел чародей. — Есть еще соус в стайой соуснице.
— Мулкебу помнишь? — начал Сереион с главного.
— Конечно помню. Такой мойодой человек — немного йассеянный и с йадикулитом. Или йевм-атизмом…
— И с тем и с другим.
— Помню п'йек'йасно. А что?
— Тут у нас война намечается…
— С Муйкебой?! — всплеснул руками Хухлязимус.
— С варварами, дядюшка. Как всегда, с варварами — традициями не разбрасываемся. А Мулкебе король заказал что-нибудь действенное на время войны и возможной осады, также и против тетушки своей. А Мулкеба предложил королю дракона. Представляешь последствия?
— Не совсем.
— Ну вот скажи: по-твоему, Мулкеба способен на что-нибудь толковое?
— Конечно, деточка, конечно способен. Он, к твоему сведению, вийтуознейшим об'йазом штопает носки. Я как-то пытался у него пейенять мане'йу — но нет! Не выходит Видимо, тайанта нет. А у Муйкебы вашего такой хит'йый к'йестик на лицевой стойоне получается, что любо-дойого посмот'йеть…
— Дядюшка! — укоризненно вскричал Сереион.
