Генрих демонстративно окинул взглядом верхушки деревьев, в которых все еще копошилось и похрюкивало невидимое стадо:
— Должно, должно. Один плод я могу назвать наверняка.
— А кстати, — оживился майор, — помнишь, метров сто назад мы прошли мимо дерева с крупными красными плодами?
— Невысокое, по правую руку от тропинки? Нет, не помню, — твердо отвечал Диц, — и вам не советовал бы.
— Ты взял что-нибудь сумчатое? — проигнорировал его тревоги бравый командир.
— Кенгуру, что ли? — усомнился Генрих.
— Емкость сумчатую, болван!
— Так точно, господин майор: два подсумка с лентами к пулемету.
— Если найдем фрукты или ягоды, тебе придется намотать ленты на себя. Генрих! Не паникуй. Я чувствую, как во мне медленно, но неостановимо разрастается талант хозяйственника.
— Как скажете, — недовольно пробормотал Диц. — Господин майор, может, нам взять левее или правее, а то этот чертов кустарник никогда не закончится.
— Нам ли с тобой, Генрих, пасовать перед трудностями, — пропел труженик леса.
— Господин майор, вот вы меня не слушаете, а я не то чтобы жаловался, но хочу сказать, что рука, которую я расцарапал о шипы в этих кустах, так распухла, что пальцы на ней не гнутся.
— А ну-ка дай посмотреть твою руку.
Повертев пострадавшую конечность и попытавшись согнуть пальцы, стремительно приобретающие сходство с сосисками по-кайзерски, Дитрих вынес вердикт:
— Видимо, в шипах сильный яд. И что он призван охранять?
Он аккуратно притянул к себе одну из веток, разглядывая шипы и округлые образования на отростках, похожие на шишечки хмеля, но несколько большего размера.
— А это еще что за зеленые пампушки? Есть у меня одно подозрение, Генрих. Давай-ка сюда свой пулемет.
Умостив шишку на прикладе, он стукнул сверху рукояткой пистолета. С аппетитным хрустом плод раскололся, обнажив белую мякоть — ароматную и приятную на вкус.
— Точно! Я так и знал, Генрих, это орехи, бросай пулемет, вынимай ленты, будем собирать их в подсумки.
— Ну вот, теперь еще вам не хватало пораниться и распухнуть для полного счастья.
— Ювелирно, ювелирно, и никак иначе: опухших рук нам достаточно.
Какое-то время молча пыхтели, решая продовольственную проблему.
— Генрих! — подал голос майор, взваливая на плечо пухлую сумку. — Забирай пулемет, и пошли в лагерь. Наши, наверное, уже волнуются.
Диц огляделся и обнаружил полное отсутствие пулемета
— Так точно. — И стремительно удалился в близлежащие заросли.
Морунген внимательно изучал компас, а потому на халатное отношение к оружию не отреагировал.
Он ощущал дискомфорт оттого, что не мог установить, где находится; переживал за судьбу экспериментального танка, а еще пуще — за свою собственную, буде случится клятый танк загубить в здешних чащобах. И однако, как ни парадоксально было это чувство, командировка нравилась ему все больше и больше. Будто Дитрих фон Морунген наконец попал в свою собственную легенду. Никакой идеологии, никакого начальства, никаких тупиц из гестапо, так и шныряющих туда-сюда… Только ты и твой противник.
Как раз на этой воинственной мысли Дитрих и осекся, заслышав в кустах шорох и легкое потрескивание веток. Он выхватил пистолет, присел на корточки, затаился. Высунулась из пышных зарослей взволнованная голова Генриха:
— Господин Мо…
Властная ладонь зажала ему рот. Носом, бровями и глазами майор недвусмысленно указал направление, в котором располагалось нечто неведомое и уже потому опасное.
— Это партизаны?
— Не знаю, но танк в той стороне.
— Действуем так: я спрошу пароль, если ответа не последует, бросай в ту сторону гранату. После взрыва может начаться стрельба, тогда бросай вторую, и по моей команде бежим к танку.
Набрав полные легкие воздуха, Морунген рявкнул:
— Пароль!
Никакого ответа. Генрих размахнулся и швырнул гранату. После оглушительного взрыва лес затих. В зарослях воцарилась тишина.
— И чего мы добились?
— Теперь что делать, господин майор? — поинтересовался Генрих.
— Тихо, ни единого звука. На партизан это не похоже. Обычно в ответ они сразу стреляют или ругаются матом, а чаще все сразу. Разве что могли сбежать, но ни криков, ни топота, ни треска. Загадочное явление. Хочешь не хочешь, а придется посмотреть, во что мы бросали гранатой.
Диц непочтительно вцепился в командирскую штанину:
— Темно, господин майор. Что мы там увидим? Лучше к нашим идти, пока живы.
— Отставить пререкания! Я вперед, ты прикрываешь, все ясно? Выполнять!
— Есть выполнять.
Опасности все не было, а Генрих был так грустен, что сердце доброе майора дрогнуло.
— Пойми, Генрих, я спать спокойно не смогу, пока не узнаю, что шуршит в лесу, в двухстах метрах около моего лагеря.
Метров тридцать они преодолели образцово по-пластунски. И в конце пути достигли воронки, с края которой свешивалось что-то длинное, скользкое, толстое и без признаков жизни. Стемнело уже настолько, что для опознания длинного и скользкого потребовалось включить фонарик. В его желтоватом свете глазам ошарашенных немцев представилась во всей красе гигантская змея, шкура которой была расписана самым замысловатым образом.
— Молодчина Генрих, метко бросаешь! Мы с тобой оглушили огромный, вкусный кусок мяса! Представляешь, с каким трофеем мы вернемся к ребятам.
Он попытался приподнять над землей мощную треугольную голову.
— Сколько же это здесь килограммов? Вот и ужин. По возвращении закатим пир!
