Дверь подалась так легко, словно только и делала, что гостеприимно ждала посетителя. Морунген приоткрыл ее и, смущаясь, заглянул внутрь. Там было абсолютно пусто и на удивление чисто, как если бы это заведение посещали крайне редко, а хозяева его были просто до одури чистоплотными. Дитрих даже присвистнул, выразив тем самым свое одобрение. Впрочем, германское командование не ставило перед ним задачу инспектировать платные русские туалеты, и барон строго указал себе на это.
Прикрыв дверь, он остановился в раздумьях перед входом: Хруммса исчез — это было очевидно, но тем не менее невероятно. Маленький полиглот пропал без единого крика о помощи, будто его вознесли на небо доброжелательные ангелы. Впрочем, набожный Дитрих никогда не слыхал о том, чтобы человека забирали на небо прямо с унитаза.
Поглощенный мыслями об исчезнувшем полиглоте, майор фон Морунген забыл о своих подозрениях насчет туалета как замаскированной огневой точки противника. Собственно, противника он уже и не ждал, а поэтому пришел в замешательство, когда строгий голос, доносившийся откуда-то сверху, скомандовал:
— Стой! Ру-ки вверх! Кру-гом! Не шевелиться! Не оборачиваться!
Вряд ли это ангел, подумал наш герой. У ангелов другой текст. Во всяком случае, хотелось бы на это надеяться, хоть и невозможно утверждать наверняка. Решив, что если даже это и ангел, то он, должно быть, вооружен, Морунген честно исполнил требования невидимки.
Когда он поднял руки, некто тяжело спрыгнул с крыши за его спиной и задал вопрос вопросов:
— Злакуздрический кашменчик или жизнь?
В воздухе повисла нервная пауза.
Морунген не знал, что такое злакуздрический кашменчик, но решил не рисковать. Все-таки отдел пропаганды не зря ел свой хлеб, и Дитрих понял, что ему, похоже, придется лично столкнуться с теми зверствами, которые чинят русские на Восточном фронте.
— Жизнь! — бодро заявил он.
Незнакомец замялся, словно не рассчитывал на такой ответ. Прикинул что- то в уме, после чего философски заключил:
— Ты храбрый воин, но сначала злакуздрический кашменчик!
«Видимо, пыток все-таки не избежать», — с тоской подумал Дитрих и приготовился к худшему.
Невидимка ощупывал и похлопывал его по всему периметру, проверяя содержимое карманов и кобуры. Не переставая шустрить руками, некто заметил:
— Что, красавчик, никак не можешь решиться, какую дверь выбрать?
Дитрих издал неопределенный звук. Понимать человека, захватившего его в плен, он отказывался, а потому решил тянуть время, надеясь на то, что от танка подоспеет спасательная экспедиция.
— А с кем я имею честь…
Он не успел договорить, так как руки незнакомца наконец добрались до внутреннего кармана его кителя и извлекли оттуда кожаный бумажник. Послышался хруст перебираемых бумажек, затем негодующий вопль — и чья-то рука с возмущением ткнула ему под нос купюру, добытую из его собственного кошелька:
— Что это тут за усатая киса нарисована рядом с птичкой?
С купюры на Морунгена немного грустно и обиженно взирал Гитлер. Майор возмутился:
— О фюрере попрошу выражаться с уважением!
Голос сердито предостерег:
— Спокойно, спокойно, без фанатизма! Просто интересно — ты это сам нарисовал или тебе такое где-то всучили? — И, поскольку Дитрих замкнулся в гордом молчании, уточнил: — Это билеты на концерт, что ли, такие?
Морунген насупился и не удостоил нахала ответом — о чем прикажете говорить с таким идиотом? Судя по шелесту и шуршанию, незнакомец продолжал изучать содержимое Дитрихова портмоне.
— Женат, дети есть?
— Нет, нету, — сердито буркнул майор.
— А это кто?
Из-за плеча снова высунулась рука и в жесте крайнего негодования предъявила Морунгену фотографию Марты — точнее, не самой Марты, а ее портрета. Того самого, в который барон был влюблен с пятнадцатилетнего возраста. Но не объяснять же в самом-то деле русскому снайперу про свою великую платоническую любовь.
Морунген пожалел, что не послушал Генриха и пошел сюда один.
— Невеста! — ядовито процедил он сквозь зубы.
— Ладно, ладно, расслабься, — предложил некто. — Теперь о главном. Поговорим начистоту.
Знакомая рука снова высунулась из-за спины и потыкала в табличку на фасаде.
— Ты читал, что здесь написано?
На всякий случай Дитрих еще раз пробежал глазами текст.
— Да, — наконец подтвердил он. — В чем, собственно, дело?
Некто внезапно изменил манеру поведения и голосом воркующей голубки произнес:
— А не желает ли котя добровольно вступить в наш чудесный Лазурный Низапутический союз?! — И присовокупил нечто, по всей видимости, весьма заманчивое: — Членам общества — скидки.
О каких скидках шла речь, майор так никогда и не узнал. Но понял, что все дело в оплате. Конечно, платить принято только за реальные услуги, но каких только исключений не сделаешь из общего правила, если тебе вот-вот могут пальнуть в затылок.
— Может, я просто заплачу вам, сколько скажете, и мы спокойно разойдемся? — предложил Морунген и тут же уточнил с типично немецкой дотошностью: — Правда, я не воспользовался вашим заведением…
Незнакомец проигнорировал сии разумные речи:
— А мы еще разок спросим: а не желает ли ко-о-отя…
Но он так и не успел закончить свою коронную фразу — в его спину уперся твердый холодный ствол МР-40, и Генрих пробасил нараспев, как лучший солист Берлинской оперы в партии Мефистофеля:
— Не желает. Господин майор не бу-у-у-удет вступать ни в какие союзы, потому что он член партии с тридцать восьмого года, ему нельзя-я-я! Еще вопросы есть? Если нет — руки вверх и два шага в сторону!
Некто беспрекословно повиновался Генриху, успев только печально заметить:
— С тридцать восьмого? А так молодо выглядит…
Теперь уже Генрих возился, обыскивая карманы незнакомца в поисках удостоверения личности, оружия или каких-либо бумаг. Тот боязливо поинтересовался:
— Ребята, а кто вы, собственно, такие?
Если бы эту сцену видел сторонний наблюдатель, он бы мало что в ней понял. Ибо один немец, держа в правой руке автомат, левой обыскивает странного вида незнакомца, а второй — его командир — так и стоит с поднятыми руками.
Генрих по-хозяйски извлек из рук незнакомца портмоне, засунул его обратно в боковой карман морунгеновского кителя и принялся увлеченно шарить в карманах у задержанного. Но
