Обидно, что прав.
Пока в Малых Пегасиках, как, впрочем, и по всей Тиронге, праздновали победу над Бэхитехвальдом и его королем, в самой Кассарии творилось нечто несусветное.
Никогда не бывает так плохо, как мы опасаемся, и так хорошо, как бы нам хотелось.
С одной стороны, все не могли нарадоваться, что Такангор сумел одолеть Галеаса Генсена в поединке. Это было трудно осмыслить и осознать, но приходилось верить собственным глазам. У всех отлегло от сердца, как только повелитель Бэхитехвальда провалился в свое иномирье, перерубленный топором минотавра почти пополам.
С другой стороны, было совершенно очевидно, что Генсен не убит, а, как и в прошлый раз, сбежал, чтобы однажды снова вернуться в Кассарию вопреки судьбе и Закону («Кстати, — спросил Зелг, — мне кто-нибудь когда-нибудь объяснит, что это за Закон?»). Сбежал — и слава Тотису, никто вовсе не хотел, чтобы он остался тут погостить еще на недельку-другую. Но ощущение, что дело не доведено до конца, терзало всех победителей; хотя первые полчаса их вообще ничего не терзало: они устали так, что чувствовали не больше, чем прозаическое бревно.
Конфликт с Булли-Толли был исчерпан, если и не раз навсегда, то хотя бы на весь срок царствования Юлейна, что тоже немало, если учесть прекрасную наследственность, благодаря которой все Гахагуны — что по линии монархов Тиронги, что по некромантской — жили до самого преклонного возраста.
Правда, возлюбивший кузена Зелга пуще прочих своих родственников и очаровавшийся кассарийским замком, как дитя, король жалобно попросил остаться погостить, и отказать ему мог только черствый и жестокий человек, каковым герцог да Кассар отнюдь не являлся. Само собою, с его величеством остались и дворецкий Гегава, и граф да Унара, и маркиз Гизонга, а Думгар от себя лично пригласил еще генерала да Галармона, соблазнив его тремя пухлыми томами фамильных рецептов и славной кухней, и господина главного бурмасингера Фафута. Так что можно смело утверждать, что армия и ополчение вкупе с булли-толлийскими стражниками отправились в столицу сиротками, оставив на попечение недавнего врага всю правящую верхушку страны.
В целях государственной безопасности и во избежание новых беспорядков хитрый Узандаф Ламальва да Кассар наложил заклятие на князя Люфгорна, отчего тот внезапно и страстно полюбил коллекционировать окаменевшие какашки редких и исчезающих животных и скоропостижно отправился в кругосветное странствие на их поиски, даже не дослушав сестрицу Кукамуну, призывающую его «сделать хоть что-нибудь».
В результате на лысине библиотечного эльфа появилась заметка о пользе малюсеньких и забавных заклятий и их роли в истории и развитии могущественных государств; а ее величество Кукамуна простояла с открытым ртом, совершенно молча минут десять, что вполне можно засчитать как личный рекорд.
Обратная сторона этой медали выглядела так: под стенами и у ворот кассарийского замка топтались десятки лакеев, герольдов, глашатаев и офицеров по особым поручениям с призывами, мольбами, приказами, увещеваниями и требованиями ее величества, которая жаждала лицезреть супруга во дворце. Вопиющее неповиновение венценосного мужа ее крайне возмущало, а невозможность учинить ему грандиозную семейную сцену в трех действиях с рыданиями, диким хохотом, заламыванием рук и обмороками в качестве пролога и эпилога делало Кукамуну несчастнейшей из женщин Тиронги.
На помощь «доце» срочно прибыл экспедиционный корпус в лице королевской тещи, княгини Люфгорн. Однако на сей раз от владетельной дамы было мало проку: получив от любимого сыночка — надежды и гордости всего рода, предполагаемого основателя династии — задание разыскать и за любые деньги купить «прекрасно сформированные колбаски» реликтового двуглазого циклопа, она перестала владеть собой и впала в состояние прострации.
Кукамуна Тиронгийская и Анафефа Люфгорн — это сочетание, которое способен вынести далеко не всякий искушенный царедворец, даже когда дамы пребывают в добром расположении духа. В горе они оказались невыносимы, и толпы просителей докучали кассарийскому некроманту, моля его отправить Юлейна в родные пенаты.
Юлейн просил политического убежища.
Надо было что-то решать и с победоносной армией.
Все усопшие воины, принимавшие участие в двух сражениях, были выстроены на замковой площади, и Зелг произнес краткую, но прочувствованную речь, из которой вытекало, что он готов исполнить данное умертвиям обещание.
Те судили да рядили и наконец разделились на три неравные части. Одни испросили себе отпуск лет на триста — четыреста, и герцог, не колеблясь, подписал и скрепил личной печатью указ, согласно которому ни сам он, ни его наследники не имели права беспокоить героических защитников Кассарии в течение всего этого срока, буде они сами того не пожелают. Группа поменьше, в которую входили уцелевшие ветераны череполка «Великая Тякюсения» и несколько бойцов детского истребительного батальона скелетов, выразила желание и дальше оставаться на службе в вооруженных силах мессира. И наконец, третья, последняя часть — в нее вошел и известный нам Нунамикус Пу, чудом не погибший незадолго до конца этого светопреставления, — просила разрешения вернуться в семьи и жить прежней жизнью. Семьи просили того же, так что и им Зелг не мог отказать.
Такангор получил четыре или пять письменных предложений от командующих различных армий и еле устоял на ногах.
— Так можно и шок заработать, — жаловался он доктору Дотту, прилетевшему на помощь с лошадиной дозой лекарственной бамбузяки. — Ты слушай, чего пишут.
Слушать собрались все, и очень скоро бамбузяку пришлось повторить дважды.
— Уважаемый господин Топотан, — писали генералы, словно под диктовку. — Крайне впечатленные вашей победой под Кассарией и беспримерным личным подвигом, предлагаем вам службу в рядах нашей армии, уверенные в том, что только под нашими знаменами вы достигнете вершин своей карьеры. Обращаем ваше внимание на специальное жалованье, выделенное вам, в виде исключения, нашим казначеем, с личного согласия нашего просвещенного и милостивого монарха. Вы можете вступить в должность командира подразделения в чине капрала с ежемесячным денежным содержанием в размере полторы золотыхрупезы (четыре перламутровых раковины, три пульцигроша, одна деньга). И уже в самом ближайшем будущем, не далее чем через тридцать — сорок лет, которые пролетят совершенно незаметно, вы сможете получить высокий чин капитана, а то и полковника.
С нетерпением ждем вас в рядах нашей армии. Примите наши поздравления…
— Ладно, они ненормальные, — говорил Такангор, нервно глотая бамбузяку. — Но кто им сказал, что я тоже — того? Ничего себе «карьера»!
— Но вы же не уйдете от нас, милорд Топотан? — нервно спрашивал Зелг.
— Мессиру — двойную порцию, — распорядился Думгар. — Нет, не уйдет, ваше высочество. Он у нас безумный, но не дурак. За что и ценим.
— А что, — сказал маркиз Гизонга. — Три пульцигроша — тоже деньги.
— Оштрафую, — пригрозил Юлейн, и казначей поглядел на него со странной смесью страха, удивления и уважения. Кажется, последние события пошли монарху на пользу, и он мог к любому подобрать нужный ключик. До штрафа не додумывался даже Нумилий Второй, а уж он был мастер изобретать всякие ужасные кары.
И маркиз низко-низко поклонился королю Благодушному, как никогда не кланялся Кровавому.
