сильнее, чем грандиозные события? Сие нам неведомо. Пророки Каваны надежно хранят свои тайны.
Доподлинно известно только одно.
— Каванах! — сказал Князь чересчур спокойно.
— Да, повелитель.
— Сокрушите хотя бы минотавра.
— Разумно ли?
— Я так желаю!
— Повинуюсь, сир.
И Каванах махнул маршальским жезлом в сторону Такангора, взламывающего топором ровный строй Погонщиков Душ.
Зелг был крайне удивлен тем, что битва внезапно закипела с новой силой. Конечно, это донельзя обрадовало бригадного сержанта Лилипупса, но что до остальных — они охотно согласились бы завершить сражение и получить по ставкам.
Архаблог и Отентал предвидели, что разъяренные проигрышем демоны попытаются силой отобрать деньги обратно. И как в воду глядели. Ватага незадачливых игроков, понимая, что ситуация складывается совсем не в их пользу, пробралась к полосатым шатрам, желая компенсировать себе испорченные нервы и пошатнувшееся здоровье тысчонкой-другой в твердой валюте. Они не учли одного: бессменные устроители Кровавой паялпы имели огромный опыт общения с недовольными клиентами всех форм, мастей и весовых категорий. Ни одна уважающая себя касса не оставалась без охраны, и на эту работу привлекались существа надежные и проверенные в боях.
На сей раз Архаблог и Отентал заручились поддержкой двух каноррских оборотней, одного мурилийца, трех рюбецальцев и самого Агапия Лилипупса. Еще в Кассарии они взяли с него клятвенное обещание ближе к концу битвы наведаться к ним с инспекционной целью. И он им это обещание дал. Так что потрепанные, злые, разорившиеся демоны столкнулись не с двумя безобидными людьми, но с внушительной силой.
— Питаем грабительские лилюзии? — уточнил Лилипупс, поигрывая бормотайкой.
Он вообще не любил людей, строивших воздушные замки, особенно за чужой счет. Емким словом «лилюзия» сержант определял все — и неоправданные надежды, и радужные планы, и незаслуженные блага.
Демоны встопорщили шипы и спинные гребни, оскалились и зарычали. Лучше бы они этого не делали. Лилипупс и так волновался, что война вот-вот закончится, а он не успеет как следует разгуляться. А тут шайка каких-то потрепанных голубчиков отвлекает его от подвигов. Поэтому лекция о вреде жадности оказалась на удивление короткой; мурилиец даже обиделся немного, потому что попал в самую гущу событий только к шапочному разбору.
И вот когда Агапий Лилипупс увидел, что все под контролем, успокоился и собрался получить удовольствие от войны в частном порядке, ситуация на поле боя полностью изменилась.
Молодой некромант так и не понял толком, кто и когда его укусил. Он не знал, где потерял правые поножи и как это могло произойти. Просто вдруг обожгло огнем ногу, а еще мгновение спустя в сапог хлынуло что-то липкое и горячее. И тут же потемнело в глазах.
…Он стоял у ворот неприступного замка, возведенного на самом краю обрывистого утеса. Стены его были сложены из тускло блестящего голубого камня, названия коего Зелг не знал. От этого складывалось впечатление, что бледно-голубое облако, пролетавшее над вершиной, зацепилось за острые скалы и осталось тут навсегда.
Вокруг было тихо, словно перед рассветом, когда замирает вся природа. Ни ветерка, ни шелеста листьев, ни гомона птиц. Он слышал свое дыхание. Оно было тяжелым, и Зелг никак не мог сообразить, отчего он так запыхался.
Ворота между двух островерхих башен, украшенные бронзовыми фигурами драконов и василисков, распахнулись так же беззвучно, как происходило все в этом месте, и перед молодым герцогом выросли два статных белокурых и синеглазых рыцаря в голубых плащах с алым шелковым подбоем. Они приветливо улыбались ему, как давнему знакомому, которого заждались в гости, и он решительно переступил порог этой гостеприимной обители.
— Наконец-то, — сказал один из рыцарей. — Что тебя так задержало в пути, владыка?
— Мы стали думать, что ты уже никогда не придешь, — подтвердил второй, с поклоном пропуская его вперед.
Зелг хотел спросить, кто они и почему ждут его с таким нетерпением, но некто таинственный, умостившийся в его памяти, говорил, что не стоит этого делать.
— Здравствуйте, — сказал некромант, полагая, что доброе приветствие уместно при любых обстоятельствах.
— Проходи скорее. Он устал ждать. Освободи его.
«Кого?» — подумал Зелг, но снова ничего не сказал вслух.
Странное чувство испытывал он. Этот замок был знаком ему так же, как раньше оказалась знакомой и родной. Кассария. Он не любил его настолько же нежно и преданно, но точно знал, что связан с этим местом неразрывными узами.
Шаги рыцарей гулким эхом отдавались под высокими сводами, похожими на ребра древнего чудовища. Замок был пуст и покинут — это Зелг помнил очень хорошо. И при одной мысли об этом у него отчего-то щемило сердце.
Выцветшие шелковые ковры с изображениями старинных битв пылились на облупленных стенах. Небесного оттенка флаги жалко трепетали на холодном сквозняке. Даже рыцарские латы, стоящие в простенках, казалось, сгорбились и поникли от одиночества и безнадежности. В залах пахло плесенью, сыростью и пылью. Почерневшие от времени камины были холодны, и ни в одном из них Зелг не увидел дров. И герцог не мог понять, что представляется ему более неуместным — сия заброшенная обитель на краю неведомого мира или двое рыцарей, неизвестно как и зачем тут живущие.
Внезапно ему помстилось, что прошло очень много времени с тех пор, как он вошел в эти ворота.
— Мне нужно возвращаться, — сказал он, трогая одного из рыцарей за рукав. — Там идет битва.
— Разумеется. — Оба воина склонились перед ним. — Мы знаем. Освободи его и ступай, а мы снова останемся ждать тебя и охранять твой оплот.
И некромант почувствовал, что каждое слово — истинная правда, известная ему еще сызмальства и только по непонятной причине забытая. То был его последний бастион, дальше которого невозможно отступать. Он испытывал неловкость, оттого что не помнил, как называется такое дорогое для него место.
— Гон-Гилленхорм, владыка, — шепнул ему на ухо один из рыцарей, словно угадав его смятение. — Башня Лордов. А мы — твои верные Стражи.
— Башня Лордов, — повторил Зелг, как завороженный.
— Крепость Павших Лордов Караффа, — пояснил второй. — Ты ведь помнишь свой дом? Ты не забыл его? Правда?
Герцог да Кассар разлепил пересохшие губы, чтобы сказать, что у него только один дом — Кассария. Но язык его не слушался. Не поворачивался язык сказать такое.
А между тем они спустились в подземелье и теперь шли по длинному темному коридору, едва освещенному светом факелов. Дорога уходила вниз, и в какой-то миг Зелгу стало казаться, что так они дойдут до самого центра земли. Но вместо этого Стражи остановились перед массивной бронзовой дверью, запертой на семь засовов.
— Отпусти его, — сказал один из рыцарей, уступая ему место возле
