Все демоны: Пандемониум

получается.

Бедерхем — не обычный демон, он охотник на демонов, а это что-нибудь да значит. Фаберграсс, Каванах, Борромель, Моубрай, Астрофель, Флагерон и прочие славные адские воители предпочитают не сталкиваться с ним в открытом бою. Я — не обычный, пусть даже наимогущественнейший оборотень; я — не просто небывалая помесь оборотня с вампиром и амарифским чародеем. Я — тварь Бэхитехвальда. А их страшатся даже чудовища Преисподней, и с ними предпочитает не сталкиваться сам Бедерхем.

Мы стоим друг друга.

В тот день, дорого обошедшийся нам обоим, я оставил на Ядоносных пустошах свои глаза — белые глаза твари, видевшей Нерожденного короля Галеаса Генсена и оставшейся в живых. А взамен получил жизнь демона Борромеля, одного из величайших воинов Ада.

С тех пор он живет во мне, и, значит, в определенном смысле я одержим демоном. Правда, иногда он жалуется, что жить в теле существа, отравленного ядом Бэхитехвальда, соседствовать с его мертвой душой и сожженным сердцем весьма неуютно. Тогда он с тоской вспоминает Серные озера, Огненные равнины, Дом Боли и Ледяные горы. Но Борромель — жуткий жизнелюб и потому предпочитает, чтобы все оставалось как есть.

Гигес пораздумал и предпочел остаться в живых.

Геродот

Но вы ждете, чтобы я поведал вам, удалось ли мне совершить то, ради чего я и опускался в Ад. И я вынужден признать, что дело сделано лишь наполовину. Я отыскал блуждающую впотьмах душу Уэрта и сумел вывести ее из Преисподней. Я смог отбить ее у Бедерхема и иных слуг владыки Ада, коих он послал за ней во множестве. Но схватка с Гончей Князя Тьмы отвлекла меня и истощила все силы. И потому на время я упустил сына Лореданы из виду. Но этого краткого промежутка вполне хватило тому, кто теперь носит имя лорда да Таванеля, дабы завладеть душой Уэрта.

То было могущественное заклинание. Я ничего не мог поделать. Мне оставалось только наблюдать и подыскивать Уэрту надежное вместилище. По всему Ниакроху искал я нужное мне существо, пока наконец не нашел его в Гриоме — троглодита, бедного изгнанника, волею случая утратившего свою собственную душу. Он с радостью согласился дать приют моему племяннику.

Насколько мне известно, все время, пока мы ждали Бесстрашного Суда, новый хозяин души лорда Таванеля стремился выпытать у нее все, что она знает о королевстве Галеаса Генсена и о древнем пророчестве Каваны. Но все попытки его окончились крахом. Я не знаю, что это за существо, но оно очень сильное и опасное. И его интересуют три вещи: Кассария, Бэхитехвальд и Кавана.

То же самое, что больше всего интересует и Князя Тьмы».

Записано со слов князя Гуго ди Гампакорты, в замке Кассар, в год 11203 от Сотворения Ниакроха, в последний день Бесстрашного Суда, главным эльфом-летописцем Залипсом Многознаем.

Некоторые колдуны устраивают настоящие убежища для блуждающих душ. И если кто-нибудь потерял свою душу, то он может за установленную плату достать здесь другую.

Брендан Фрэзер

* * *

— Отчего же мы до сих пор сидим и мирно беседуем, господа? — всполошился Зелг.

— Да-да, — поддержал кузена Юлейн. — Бедная душа все это время томится в плену. Кстати, а где она томится — в животе или в голове? Порой мне кажется, что моя душа тоже томится, как птица в клетке. Вот как услышу от маркиза Гизонги о том, что нерачительно распоряжаюсь казной, играя на паялпе; или, скажем, душенька Кукамуна потребует пригласить в гости тещеньку Анафефу — так сразу со мной делается что-то вроде припадка. Душа уходит в пятки, и они становятся такими одухотворенными. А все прочее — нет. Напротив, как-то безрадостно тупеет. Вот просто-таки ощущаю себя рыбой фусикрякой, приготовленной по фамильному рецепту…

— И отталкиваясь от этой неординарной мысли, снова вернемся к вопросу о племяннике князя, — ловко ввернул маркиз Гизонга, когда его обожаемый монарх остановился на секунду, чтобы перевести дух.

— Нет смысла торопиться, — вздохнул Гампакорта. — Во-первых, тот, кто носит имя Таванеля, и сам чего-то ждет. Конечно, заклинание об обязательности явки на Бесстрашный Суд еще никогда не давало сбоя. Но сдается мне, он пришел сюда совершенно добровольно. Его манит Кассария и ваши тайны, ваше высочество.

— Нет у меня никаких тайн! — замахал руками некромант. — Я не извращенец, я только учусь.

— Есть, пусть вы о них и не подозреваете. Планида у вас такая.

И Думгар согласно закивал огромной головой — именно такая и никакая иначе.

По логике вещей, в беседе должна была бы образоваться небольшая пауза, но Мардамон этого не допустил.

— Кстати, — сказал он, подступая к задумавшемуся королю, и тот удивленно вскинул взгляд: хорошенькое — «кстати», но упорного жреца никакие взгляды не пронимали. — В каземате мне было откровение. Яркое, сильное и не допускающее двояких толкований. Нужно явить меня народу всей Тиронги и упрочить мое влияние среди простых граждан. — Он солидно откашлялся и возвестил: — Богам будет угодно, если мы отчеканим рупезы с моим изображением.

— Казню, — кротко пообещал Юлейн.

— А вот это богам будет неугодно. — Жрец печально почмокал губами. — Зря вы протестуете, молодой человек. Мы бы с вами отлично смотрелись рядом. Два величественных, гордых профиля.

— В данный момент государь сосредоточен на другом, — сказал граф да Унара.

— Потом может быть поздно, — предупредил Мардамон.

— Мы рискнем.

— Вот-вот, — подхватил Зелг, и сам размышлявший о возможных опасностях. — Рискованно оставлять без присмотра лорда Таванеля.

— Что вы думаете, он там безнадзорный сидит? Все это время его стережет Борромель, — поделился Мадарьяга. — Я безоговорочно верю нашим ветеранам, но никому еще не помешал мощный резерв в лице демона, истосковавшегося по настоящему делу.

— К тому же, ваше высочество, — безжалостно продолжал слепой оборотень, — Альба намекнул мне, что вы вряд ли сумеете вызволить душу Уэрта. Вынести приговор — одно. Привести его в исполнение — совсем другое. Если нынешний хозяин души заартачится, то вы ничего не сможете сделать. Или он ошибается?

Гуго Гампакорта произнес это с такой надеждой, что Зелгу сделалось больно — ощутимо больно, как если бы кто-то ударил его. Но он не имел права обнадеживать князя.

— Мадарьяга прав, — подтвердил он едва слышно. — Я постараюсь, но ничего не могу обещать. Я не обладаю могуществом своих предков.