Он убрал ладонь от ее рта:
– Позови часового. У него есть ключ. Скажи ему, что тебе стало плохо. Я спрячусь сюда и…
Мина приложила пальцы к его губам, не давая ему говорить:
– Спасибо тебе, но я никуда не пойду.
– Что это там? – послышался голос одного из часовых. – Ты слышал что- нибудь?
– Это в палатке кто-то разговаривает.
Сильван вытащил кинжал, но Мина предостерегающе положила руку на его пальцы. Она начала петь:
Сомкнутся у цветов
Ресницы лепестков.
Тьма – погляди наверх.
С последним вздохом дня,
Молчание храня,
Усни, любовь, навек.
Голоса за стеной стихли.
– Все в порядке, – сказала она Сильвану. – Они заснули. Мы можем говорить, не опасаясь быть услышанными..
– Как заснули? – Юноша приподнял полотно палатки. Оба часовых стояли, головы их поникли, подбородки уперлись в грудь, глаза были закрыты.
– Ты колдунья? – спросил он, вернувшись к девушке.
– Нет, просто я верная ученица моего Бога, – ответила она. – Этот дар я получила от него.
– Пусть же твой Бог хранит тебя. Мина, поспешим! Иди сюда. Мы уйдем в лес. Он недалеко отсюда. Тропинка идет прямо… – Он замолчал.
Мина качала головой.
– Мина, пожалуйста! – отчаянно настаивал он. – Мы должны спастись. Сегодня в поддень они собираются тебя казнить. Глокоус убедил их так поступить. Он боится тебя, Мина.
– У него есть причины меня бояться, – сурово сказала она.
– Какие? Ты собиралась мне что-то рассказать о нем. Что это?
– Только то, что он совсем не такой, каким кажется вам, и что это от его колдовства умирают ваши люди. Скажи мне, пожалуйста, – и она снова мягко приложила палец к его щеке, – ты хочешь наказать Глокоуса? Раскрыть всем его намерение погубить вас? Раскрыть его смертоносный план?
– Да, конечно, но что…
– Тогда сделай так, как я скажу, – сказала Мина. – Моя жизнь зависит от тебя. Если ты подведешь меня…
– Я не подведу, Мина, – прошептал Сильван и прижал ее руку к губам. – Я принадлежу тебе. Можешь распоряжаться мною.
– Ты придешь на место моей казни. Ш-ш-ш! Не говори, пожалуйста, ничего. Позаботься об оружии. Стань рядом с Глокоусом. Возьми с собой побольше телохранителей и не отпускай их от себя. Ты сделаешь это?
– Конечно, но зачем? Мне придется увидеть, как тебя убьют?
– Ты узнаешь, что надо делать и когда это надо делать. Успокойся. Единый Бог с нами. Теперь тебе пора идти, Сильван. Генерал собирается послать кого-нибудь к тебе в шатер, чтобы проверить тебя. Он не должен заметить твоего отсутствия.
Расстаться с ней для него было все равно что лишиться самого себя. Сильван протянул руку и пробежал пальцами по голове Мины, чувствуя тепло ее кожи и мягкость коротких волос. Она притихла под его рукой, не приникая к ней, но и не отстраняясь.
– Какими были твои волосы, Мина? – полюбопытствовал он.
– Они были цвета пламени, длинные и очень густые. Их пряди могли бы обвить твои пальцы и пленить твое сердце.
– Должно быть, твои волосы были прекрасны. Ты лишилась их из-за болезни?
– Я отрезала их, – ответила Мина. – Взяла нож и срезала у самых корней.
– Зачем? – поразился он.
– Этого потребовал мой Бог. Я слишком уж ухаживала за своей внешностью. Я любила, когда обо мне заботились, когда мной восхищались, когда меня любили. А волосы были моим тщеславием, моей гордыней. Я пожертвовала ими, чтобы доказать свою веру в Бога. Теперь у меня только одна гордость и одна любовь. А сейчас ты должен оставить меня, Сильван.
Юноша встал. Неохотно он двинулся к задней стенке палатки.
– Ты – моя единственная любовь, Мина, – едва слышно произнес он.
– Это не меня ты полюбил, – отозвалась она. – Ты полюбил Бога во мне.
Сильван не помнил, как он выбрался из палатки. Он пришел в себя, стоя под открытым небом в полной темноте.
30. Ваше здоровье!
Ночь опустилась на поле сражения в Сильванести, скрыв тела погибших, приготовленные к торжественному погребению. Та же самая ночь опустилась на столицу королевства Квалинести.
Она несла с собой что-то роковое, так, во всяком случае, показалось Герарду. Он шел по улицам столицы, твердой рукой сжимая рукоять меча, зорким глазом отмечая всякое подозрительное движение. Он видел каждый темный угол, каждую тень. Рыцарь пересек улицу, чтобы не оказаться перед входом в темную аллею. Он внимательно следил за окнами вторых этажей, наблюдая, не шелохнется ли занавес, не покажется ли за ним фигура лучника, готового спустить стрелу.
Он чувствовал, что чьи-то глаза следят за ним – временами это ощущение было столь реальным, что он оборачивался, выхватив меч. Но за его спиной никого не было. Однако он не сомневался, что кто-то исчез мгновение назад, вспугнутый его движением, сверканием его клинка.
Но, даже когда он добрался до здания штаба Неракских Рыцарей, это не вызвало у него вздох облегчения. Опасность больше не кралась за ним по пятам. Она была перед ним и смотрела ему в лицо.
Он вошел в помещение штаба и нашел там только одного дежурного. Драконид храпел на полу.
– Доставлен ответ маршала Медана драконице Берилл, – сообщил он, отсалютовав.
– Очень вовремя, – проворчал офицер. – Вы не можете себе представить, как громко храпит эта тварь.
Герард подошел к дракониду, который ворочался во сне, издавая странный горловой храп.
– Гроул, – окликнул рыцарь и протянул руку, чтобы потрясти и разбудить спящего.
Шипение, громкое рычание, трепетание крыльев, царапание когтей по полу. И горло Герарда уже сжали когтистые лапы.
– Эй! – закричал он, отбиваясь от атаки драконида. – Успокойтесь, вы что?
Гроул таращил на него свои выпуклые глаза, язык дрожал у него в пасти.
