Хвабрика, огромное здание, одно из самых больших на Древлине, была выстроена из железа и рифленой стали. По преданию, именно здесь родилась Кикси-винси. Она давно уже была заброшена и частично разрушена – Кикси-винси, как некий паразит, питалась тем, что дало ей жизнь. Но кое-где, безмолвные и призрачные в странном свете сверкламп, виднелись бессильно замершие стальные рычаги.
Для гегов Хвабрика была святым местом. Мало того, что здесь родилась Кикси-винси, – в Хвабрике стоял самый почитаемый образ Древлина – медная статуя Менежора. Статуя изображала фигуру в плаще с капюшоном. Фигура была выше любого гега и значительно уже в плечах. Лица было не видно под капюшоном. Виднелись только нос, очертания губ, высокие скулы. В одной руке Менежор держал огромный глаз с большим зрачком. Другая рука сгибалась в локте – там был шарнир – и держалась в согнутом положении.
На возвышении рядом со статуей Менежора стояло высокое мягкое кресло. Оно явно было рассчитано на существо с иными пропорциями, чем у гегов: сиденье было высотой в три гегских фута, спинка – почти вровень с головой Менежора, но при этом кресло было ужасно узкое. Это кресло было почетным сиденьем верховного головаря, и в торжественных случаях головарю приходилось втискиваться в него. Правда, подлокотники трещали, а ноги головаря болтались в воздухе, но все это никоим образом не умаляло его достоинства.
Прочие присутствующие сидели, скрестив ноги. на бетонном полу перед возвышением, или садились на брошенные детали Кикси-винси, или стояли на балконах, шедших вдоль стен. В тот день в Хвабрику набилась порядочная толпа
– всем хотелось своими глазами увидеть, как будут судить известного нарушителя спокойствия, вожака бунтовщиков, которые дошли до того, что осмелились посягнуть на Кикси-винси. Здесь собралась большая часть ночных обделений из каждого сектора, а также гномы старше сорока, которые уже не работали на Кикси-винси, а сидели дома с детьми. Так что Хвабрика была набита под завязку, и тем, кто не сумел пробраться внутрь, приходилось стоять снаружи и слушать все, что происходит внутри, по говорильнику – священному и таинственному средству связи, созданному Менежорами.
Гуделка прогудела три раза, после чего воцарилась тишина – относительная, конечно. То есть геги умолкли, а Кикси-винси – отнюдь. Со всех сторон слышался грохот, лязг, свист, гудение, да еще временами в Снаруже доносились раскаты грома и завывание бури. Но геги привыкли к этим звукам, так что им казалось. что наступила полная тишина, подобающая церемонии Справосудия.
Из-за статуи Менежора выступили два гега, которые уже давно стояли там, ожидая сигнала. Оба они были бритые, у одного лицо было выкрашено в белый, у другого – в черный цвет. Они держали в руках большой железный лист. Сурово оглядев толпу и убедившись, что все в порядке, геги принялись трясти лист, изображая гром.
Настоящий гром геги слышали каждый день, и он не производил на них ни малейшего впечатления. Но этот искусственный гром, усиленный говорильником и разносившийся по всей Хвабрике, казался им дивным и ужасным, так что геги ахали в священном ужасе. Когда последние раскаты грома затихли, на возвышении появился верховный головарь.
Это был почтенный гег кругов шестидесяти. Он происходил из самого богатого и могущественного клана Древлина – Грузчиков. Титул верховного головаря принадлежал гегам его семьи уже несколько поколений, несмотря на то что Докеры все время пытались отбить его у Грузчиков. Даррал Грузчик отслужил положенные годы Кикси-винси, а потом, после кончины своего отца, принял на себя обязанности верховного головаря. Даррал был себе на уме и никогда не стал бы плясать под чужую дудку. А если он обогащал свой клан за счет других – что ж, он всего лишь следовал давней, освященной временем традиции.
Верховный головарь Даррал был одет в обычную рабочую одежду – мешковатые брюки, тяжелые неуклюжие башмаки и блузу с высоким воротником, которая довольно туго обтягивала почтенный животик верховного головаря. Его голову венчала чугунная корона – дар Кикси- винси. В сочетании с простецкой одеждой она смотрелась довольно нелепо. Но головарь очень гордился ею, несмотря на то что через четверть часа после того, как он надевал ее, у него начиналась дикая головная боль. На плечах у него был плащ из больших и некрасивых птичьих перьев – собственно, это были перья тира. Перья были даром ельфов. Плащ символизировал стремление гегов к небесам. Этот плащ надевался только на церемонии Справосудия. Вдобавок головарь раскрасил себе лицо в серый цвет. Это было символическое смешение двух цветов, черного и белого, в которые были выкрашены лица стражников, стоявших по обе стороны почетного кресла, и обозначало оно, что головарь обязуется быть беспристрастным.
В руке головарь держал длинный жезл, за которым волочился длинный хвост с рогулькой на конце. По приказу Даррала один из стражников взял этот хвост и, вознеся молитву Менежору, воткнул рогульку в гнездо у основания статуи. Стеклянный шарик, привинченный к верхушке жезла, угрожающе зашипел, мигнул, а потом засветился мрачноватым бело-голубым светом. Геги закивали, заулыбались. Многие родители поднимали детей и показывали им на жезл головаря и на такие же сверклампы, которые висели под потолком, словно летучие мыши.
Пришлось подождать, когда уляжется говор, потом – когда кончится особенно оглушительный грохот, устроенный Кикси-винси; и, наконец, верховный головарь начал речь.
Прежде всего он обернулся к статуе Менежора и воздел свой сверкжезл.
– Я взываю к Менежорам, да спустятся они к нам из своего небесного царства, дабы в мудрости своей руководить нашим судом.
Нечего и говорить, что Менежоры не откликнулись на призыв верховного головаря. Геги не особенно удивились – они удивились бы, если бы кто-нибудь откликнулся. Верховный головарь сообщил, что, за неимением Менежоров, руководить судом придется ему, и уселся в кресло, с помощью двух стражников и скамеечки.
Втиснувшись в неудобное кресло, головарь подал знак привести обвиняемого, надеясь в душе, что разбирательство выйдет коротким – уж больно тесно было в этом кресле, да и голова уже начинала побаливать.
Молодой гег кругов двадцати пяти, с толстенными очками на носу и толстенной пачкой бумаги в руках, почтительно приблизился к верховному головарю. Даррал прищурился и уставился на очки – эта вещь была ему незнакома. Он уже собирался спросить, что это еще за хрень такая, но подумал, что верховному головарю полагается знать все. Он рассердился и излил свое раздражение на стражников.
– В чем дело? Где обвиняемый?
– Прошу прощения, но обвиняемый – это я, – сообщил Лимбек, зардевшись от смущения.
– Ты? – нахмурился головарь. – А где твой Голос?
– С вашего разрешения, я сам буду своим Голосом, вашество, – скромно ответствовал Лимбек.
– Но ведь это же против правил! Не так ли? – спросил Даррал у стражников. Те ужасно удивились, что к ним обратились с подобным вопросом, и ничего не ответили – только плечами пожали. От этого вид у них сделался совершенно дурацкий. Головарь фыркнул и обратился к другой стороне:
– А где Голос Обвинения?
– Обвинительный Голос – это я, вашество, – ответила женщина средних лет. Ее пронзительный голос легко перекрывал грохот и гудение Кикси-винси.
– Скажите, разве это… – Головарь не смог подобрать нужного слова и махнул рукой в сторону Лимбека:
– Разве это дозволено?
– Вообще-то это не положено, вашество, – ответила дама, выйдя вперед и с отвращением глядя на Лимбека, – но придется с этим примириться. Честно говоря, вашество, мы просто не могли найти никого, кто согласился бы защищать обвиняемого.
