– Простите! – Альфред выронил листок и в укоре воззрился на устроенное им опустошение, – Я… я не думал…
– Но ваша боль сильнее, – продолжала Ош. – Прошу вас, разделите ее со мной.
Ее нежная улыбка пьянила Альфреда, как вино. Он забыл о всех своих сомнениях и вопросах. Его переполняли мысли и чувства, которые он так долго подавлял, отказываясь признать их в себе
– Когда я проснулся и обнаружил, что все остальные мертвы, я отказывался верить в это. Я отказывался верить, что остался один. Не знаю, сколько я пробил в мавзолее на Арианусе… Может, месяцы, может, годы. Я жил в прошлом, воспоминаниями о жизни среди братьев, и скоро прошлое стало более реальным, чей настоящее. Каждую ночь, ложась спать, я говорил себе, что завтра утром проснусь и увижу, что остальные уже встали. И что я никогда больше не буду одинок. Но это утро так и не наступило
– Heт, наступило! – воскликнула Ола, схватив его за руку.
Альфред увидел у нее на глазах слезы и сам едаа не заплакал. Он откашлялся и сглотнул.
– Даже если так, утра пришлось ждать долго, – хрипло сказал он. – А ночь была слишком темной. Я не должен беспокоить вас…
– Нет-нет, простите меня, – поспешно сказала она. – Это я не должна была перебивать вас. Пожалуйста, продолжайте.
Она продолжала держать его за руку. Ее ргки были теплыми и сильными. Альфред безотчетно потзшулея к: ней
– Однажды я обнаружил, что стою перед склепами моих друзей. Мой склеп был пуст, и я подумал тогда, что стоит лишь улечься в него, закрыть глаза, и я навсегда избавлюсь от страданий. Да, самоубийство, – спокойно произнес Альфред, увидев, как потрясенно и испуганно смотрит на него Ола. – Для меня наступил поворотный момент, как говорят менши. Я, наконец, признался себе, что остался один в этом мире. Мне надо было или выйти наружу и принять эту жизнь, или отказаться от нее. Я выдержал нелегкую внутреннюю борьбу. И в конце концов я покинул всех, кого знал и любил, и вышел во внешний мир.
Это было ужасным испытанием для мена. Много раз мне хотелось убежать и навсегда скрыться в своей могиле. Я жил в постоянном страхе перед тем, что менши обнаружат мою истинную силу и попытаются использовать меня. Прежде я жил прошлым и находил утешение в воспоминаниях, но теперь я увидел, что эти воспоминания опасны. Я выбросил из головы все мысли о прошлой жизни, чтобы избавиться от искушения использовать свою силу. Я приспособился к образу жизни меншей и стал одним из них.
Альфред замолчал и стал смотреть в темно-синее ночное небо, усеянное голубыми облаками.
– Вы не можете представить себе, что такое одиночество, – наконец произнес он. Его голос был таким тихим, что Оле пришлось приблизиться вплотную, чтобы разобрать его слова. – А менши так одиноки, что я просто не могу это передать. Единственный доступный им способ общения – физический. Они должны пользоваться словами, взглядами, жестами, чтобы описать, что они чувствуют, и их язык так ограничен! Они не способны выразить то, что на самом деле имеют в виду, и поэтому они проживают жизнь и умирают, так и не узнав правды ни о себе, ни о других.
– Какой ужас! – пробормотала Ола,
– Поначалу и я так думал, – ответил Альфред. – Но потом я понял, что многие добродетели меншей возникли именно благодаря их неспособности читать в чужих душах, как это делают сартаны. В их языках есть слова «верность», «доверие», «честь». Человек говорит другому человеку: «Я верю в тебя. Я доверяю тебе». Он не может знать, что у его друга на уме. Но он доверяет ему
– Но у них есть и другие слова, которых нет в нашем языке, – уже более строго сказала Ола. Она выпустила руку Альфреда и отодвинулась от него. – «Ложь», «обман», «предательство», «измена».
– Да, – кротко согласился Альфред. – Но я обнаружил, что все это особым образом уравновешивается
Он услышал жалобный визг и почувствовал, как в его ногу ткнулся чей-то холодный нос. Альфред рассеяно опустил руку и почесал собаку за ухом, чтоб она не скулила.
– Боюсь, вы были правы. Я действительно вас не понимаю, – сказала Ола. – Что значит «уравновешивается»?
Альфред замялся, как менш, которому не хватает слов, чтобы выразить свои мысли.
– Я просто… Мне доводилось видеть, как один менш предает другого, и это было отвратительно. Но в то же время мне приходилось сталкиваться с поступками, продиктованными глубокой, самоотверженностью, любовью и верностью. И мне становилось стыдно за то, что я беру на себя право судить их. Ола, – Альфред повернулся к ней. Собака прижалась к его ноге и Альфред погладил пса по голове. – Что дает нам право судить их? Что дает нам право говорить, что мы живем правильно, а они – не правильно? Что дает нам право навязывать им нашу волю?
– Что?! Да хотя бы то, что у них есть такие слова, как «убийство» и «предательство»! – ответила она. – Мы должны со всей строгостью руководить ими, отучать от присущих им слабостей, готовить к тому, чтобы они наконец смогли полагаться только на своя силы.
– А не получится ли так, – возразил Альфред, – что мы уничтожим не только их недостатки, но и их достоинства? Мне кажется, что мир, который мы хотели создать для меншей, был миром, в котором менши должны были раболепно подчиняться нашей воле. Я наверняка ошибаюсь, – смиренно продолжал он, – но я не вижу отличий между этим миром и тем, который хотели создать патрины.
– Конечно же, они отличаются! – вспыхнула Ола. – Как вы вообще можете это сравнивать?!
– Простите меня, – с раскаянием произнес Альфред. – Я обидел вас. И это после того, как вы были так добры ко мне. Так-то я отблагодарил вас за внимание ко мне. Я… Что случилось?
Взгляд Олы был устремлен не на него, а на что-то у его ног. ]
– Чья это собака?
– Собака? – Альфред посмотрел вниз. Пес смотрел на него, помахивая пушистым хвостом.
Альфред отшатнулся к каменной стене.
– Благие сартаны! – ахнул он. – А ты откуда взялся?!
Пес, обрадованный тем, что на него обратили внимание, поставил уши торчком и залаял.
Альфред смертельно побледнел.
– Эпло! – закричал он и стал дико озираться по сторонам – Где ты?!
При этом имени собака нетерпеливо заскулила, а потом залаяла еще громче.
Но никто не отозвался.
Уши пса поникли. Хвост перестал ходить ходуном. Собака улеглась на землю, опустила морду на лапы, вздохнула и удрученно посмотрела на Альфреда.
Альфред понемногу успокоился а посмотрел на собаку.
– Эпло здесь нету, да?
Собака, снова услышавшая знакомое имя, подняла голову, и ее взгляд стал грустным.
– О господи, – пробормотал Альфред.
