– Всего лишь листок, – отважно соврала Лорана, перемешивая бумаги на столе. – Список... Всякая всячина, которую надо сделать, пока мы дома... Нет! Танис, подожди!
Танис проворно выхватил исписанный лист прямо из-под ее руки. Смеясь, она старалась заполучить его обратно, но он ловко уклонялся от ее попыток.
– 'Мой дорогой сэр Томас, – читал он, – позвольте мне еще раз попытаться уговорить вас пересмотреть ваше заявление против договора Союза Трех Народов...' – Танис обличающе потряс письмом перед женой. – Ты работала!
– Всего лишь письмо сэру Томасу, – возразила Лорана. Румянец на ее щеках стал еще ярче. – Он в нерешительности, хотя и почти готов перейти на нашу сторону. Я подумала, быть может, легкий толчок, и...
– Никаких толчков, – нараспев проговорил Танис, пряча письмо за спиной. – Ты обещала! Ты дала мне клятву! Никакой работы! После месячного отсутствия мы наконец дома. Это время мы посвятим нашей семье – тебе, мне и Гилу.
– Я знаю. – Лорана виновато склонила голову, припала к его груди и, ласкаясь, погладила воротник его рубахи. – Я обещаю, что больше не буду.
Она поцеловала его заросшую бородой щеку. Он принялся осыпать поцелуями ее лицо, но в этот момент она гибко изогнулась и почти дотянулась до письма, зажатого в руке мужа. Танис не мог оставить без внимания такой дерзкий вызов. Он сгреб в охапку и ее, и письмо.
...Забытый листок, кружась, порхнул на пол...
Танис и Лорана стояли у окна, чувствуя себя тепло и защищенно в объятиях друг друга.
– Ах ты, вот дьявольщина! – ругнулся Танис, зарываясь подбородком в золото волос жены. – Смотри, сюда едет путешественник!
– О, только не гости! – вздохнула Лорана.
– Судя по украшениям на лошади, рыцарь. Придется его принять. Пойду спущусь.
– Пожалуйста, не делай этого! – Лорана еще крепче прижалась к мужу.
– Если ты его встретишь, та долгом чести будет пригласить его остаться, а он долгом чести сочтет согласиться. Пусть лучше его встретит Гил. Он сможет справиться с этим.
– Ты уверена? – засомневался Танис. – Знает ли он, что нужно говорить, что делать? Мальчику всего шестнадцать...
– Дай ему попробовать, – улыбнулась Лорана.
– Сейчас как никогда нельзя нанести рыцарю ни малейшего оскорбления... – Танис мягко отвел руки жены. – Пожалуй, я все же лучше пойду.
– Слишком поздно. Он поехал прочь, – сказала Лорана.
– Ну, что я тебе говорил, – раздосадованно отозвался Танис.
– Не расстраивайся, он совсем не выглядит оскорбленным. Гил возвращается домой. Ох, Танис, он может подумать, что мы подсматриваем за ним! Этого никак нельзя допустить! Только вспомни, каким он стал обидчивым в последнее время. Ну, скорее же, придумай что- нибудь!
Лорана поспешно уселась обратно на свой стул и, схватив чистый лист, принялась неистово писать. Танис, чувствуя себя законченным идиотом, пересек комнату и уставился на карту Ансалона, развернутую на столе.
Смущение и неясная тревога охватили его душу, когда из сложного сплетения дорог и названий одно слово бросилось ему в глаза, приковав к себе внимание, – Квалинести.
«Вполне логично», – подумалось Танису. Стоило ему взглянуть в последнее время на сына, и в памяти вставали картины его детства, проведенного в Квалинести – стране, где он появился на свет, и появился на свет в бесчестии. Прошли годы, прошли столетия, но воспоминания все еще приносили ему боль. Снова и снова ему было шестнадцать, и он жил в доме брата его матери, незаконнорожденный сирота.
«Обидчивый», – охарактеризовала Лорана их сына.
Танис и сам был обидчивым в этом возрасте или, вернее сказать, походил на некую дьявольскую машину, изобретенную гномами. Человеческая кровь кипела и бурлила в нем, ища выхода, и, если не находила, происходил взрыв.
Танис не замечал своих черт в физическом облике сына. В юности он не был ни хрупким, ни болезненным. Он был силен, крепок – гораздо сильнее и крепче, чем требовали эльфийские каноны и эстетические воззрения. Широкие плечи и сильные руки Таниса оскорбляли взгляды большинства эльфов как постоянное напоминание о его человеческом происхождении. Он же щеголял своей человечностью – это он признавал и сейчас. Он довел их до того, что они выгнали его, а потом еще обижался, что они так поступили.
Свою общность с сыном Танис ощущал в более глубоких пластах.
Внутреннее смятение, непонимание, кто он, где его корни. И хотя Гил ничего ему не говорил об этом – они вообще редко разговаривали, – Танис догадывался, какие муки переживал его мальчик в последнее время. Танис молил богов, чтобы они избавили его сына от сомнений и самокопаний, но, похоже, его молитвы не были услышаны.
Гилтас из рода Солостарана был сыном Таниса, но на деле являлся ребенком Лораны – он был истинное эльфийское дитя. Гилтас был назван в честь Гилтанаса, брата Лораны, чью странную трагическую судьбу было не принято обсуждать громко. Гил был высок, строен, тонок в кости, ладно скроен, светловолос и с миндалевидными глазами. Все, что он имел общего с людьми, – это отец- полукровка, но и эта чуждая кровь была еще в нем разбавлена, что выглядело так, как будто чистота эльфийского происхождения никогда и не нарушалась, а кровь его была лишь кровью эльфов-королей, завещанной ему с обеих сторон.
Танис не переставал надеяться, что мальчик вырастет эльфом, что человеческая кровь в нем будет слишком слабой, чтобы мучить его, – это было в интересах самого Гила. Однако надеждам его не было суждено сбыться.
В шестнадцать лет Гил вовсе не был вежливым, предсказуемым и послушным эльфийским ребенком. Он имел неровный характер, был раздражительным и взбалмошным. И Танис, памятуя, как он сам то и дело норовил выйти из повиновения, старался держать сына в ежовых рукавицах.
Усердно разглядывая карту, Танис изо всех сил делал вид, что не заметил Гила, вошедшего в библиотеку. Он даже не поднял глаз, слишком хорошо зная, что увидит: себя самого, стоящего посередине комнаты. И так как Танис слишком хорошо знал, что собой представляет, то боялся увидеть черты, отражающие его слабости, в собственном сыне. Танис слишком сильно боялся этого и предпочитал об этом молчать.
Итак, он хранил молчание. Стоял и безмолвно созерцал карту, то место, что было обозначено словом «Квалинести».
Только появившись в комнате, Гилтас сразу же понял, что родители подсматривали за ним из окна. Об этом говорили слабый румянец смущения, заливший щеки матери, и заинтересованность, с которой Танис. разглядывал карту, им же самим охарактеризованную как устаревшая, а также тот факт, что, когда он вошел, на него никто не взглянул.
Гил ничего не сказал, предоставляя родителям первыми сделать шаг навстречу. Наконец мать подняла глаза и улыбнулась ему.
– С кем это ты разговаривал у дома, мапет? – спросила Лорана.
