шлем удивительной красоты. Боковые части шлема имели вид серебристых лебединых крыльев, а гребень шлема представлял собой горделиво изогнутую лебединую шею, на которой высилась голова благородной птицы.
Хельмос пошевелил рукой и поднес ее к лицу. По рядам пронесся общий вздох облегчения, ибо то был знак — первый знак того, что кронпринц жив. Пожалуй, спокойнее всех к этому отнесся Тамарос. За все это время его вера ни на мгновение не дрогнула.
Отец и сын пожали друг другу руки. Недавнее напряжение покинуло собравшихся, и они разразились громоподобными приветственными криками. Крики летели под купол, возвращаясь назад эхом; от них сотрясались стены, дрожало пламя свечей. Подобно мощной приливной волне, они ударялись в алтарь.
Король Тамарос представил собравшимся нового Владыку, и амфитеатр еще раз взорвался оглушающим ревом. Гарет аплодировал изо всех сил, пока у него не заболели руки. Отец мальчика охрип, выкрикивая приветствия, а мать махала платочком, как и все остальные женщины, отчего казалось, будто по залу порхает стая белых птиц.
Потом король Тамарос поднял руку, и приветствия смолкли. Все уселись по своим местам в ожидании второй части церемонии. Король с Хельмосом повернулись к алтарю, возле которого сидел Высокочтимый Верховный Маг. Пока Храм сотрясался от приветствий, маги оставались молчаливыми и сосредоточенными. Они общались с богами.
Высокочтимый Верховный Маг сидел с закрытыми глазами. В рядах амфитеатра слышался шелест платьев, шарканье ног, покашливания и перешептывания. Постепенно все звуки стихли, и вновь установилась благоговейная тишина. Однако теперь в настроении собравшихся ощущалось некоторое нетерпение, поскольку главное зрелище было позади. Оставалось лишь объявить титул нового Владыки. Большинство собравшихся решили, что Хельмос станет Владыкой Справедливости. Людям не терпелось поскорее начать веселиться на многочисленных торжествах в честь нового Владыки, которые должны были вскоре начаться.
Высокочтимый Верховный Маг, не открывая плотно сомкнутых глаз, протянул правую руку. Один из магов обманул кисть в кровь ягненка и подал сидящему. Высокочтимый Верховный Маг приложил кисть к пергаменту. Его рукой водили боги. Гарет видел, как из-под кисти появляются красные буквы, но мальчик сидел слишком далеко и не мог их прочесть. К тому же, со своего места он видел их перевернутыми. Но Гарет, как и все остальные зрители, заметил, что маги, помогавшие Высокочтимому Верховному Магу, поначалу с воодушевлением следили за движениями кисти, а потом вдруг невольно отступили.
Теперь и остальные маги вытянули шеи, пытаясь прочесть надпись. Судя по всему, маги взволновались и обеспокоились; они смотрели то друг на друга, то на короля Тамароса. Тамарос, как и Гарет, видел буквы перевернутыми и не мог прочитать написанное. Однако по лицам магов он понял: происходит что-то странное. Это почувствовали и все собравшиеся. Послышался шепот сомнения; людьми овладели дурные предчувствия. Король Тамарос продолжал бесстрастно стоять у другого конца алтаря, рядом с сыном. Должно быть, в эту минуту ему отчаянно хотелось броситься к пергаменту и узнать, отчего маги встревожено переглядываются.
Высокочтимый Верховный Маг даже не подозревал, что написанное его рукой столь переполошило стоящих вокруг. Он открыл глаза, улыбнулся королю и Хельмосу, затем спокойно и уверенно взглянул на пергамент. Его собственное изумление и замешательство увидели все собравшиеся. Позже кое-кто шепотом утверждал, что, скорее всего, главный маг знал, какие слова выводит его рука. Некоторые отваживались даже говорить, будто он написал это намеренно, преследуя политические цели.
— Если это так, тогда Высокочтимый Верховный Маг — талантливейший лицедей, — с горечью потом говорил мальчику Эваристо. — Ведь он даже умудрился побледнеть. Он был настолько бледен, что если бы Владычица Призраков действительно присутствовала в амфитеатре, она обрела бы себе достойного спутника.
Совладав с собой, Высокочтимый Верховный Маг поднялся и, прежде всего, бросил взгляд на Тамароса — взгляд, который говорил очень много. Глава магов повернул свиток к королю, давая ему возможность увидеть написанное, затем прочел сам громким, почти дерзким голосом:
— Считаю своим долгом, — он должен был бы сказать «удовольствием», но у него хватило такта в последний момент заменить положенное по ритуалу слово, — представить народу Виннингэля нового Владыку, которому боги определили быть Владыкой Скорбей.
Владыкой Скорбей.
Испуганный Гарет мгновенно вспомнил про орков и их дурное предзнаменование, связанное с пылающим озером. С того момента он стал уважительнее относиться к оркам и их верованиям.
По рядам собравшихся побежал приглушенный ропот. Люди не удовлетворились услышанным; они хотели получить объяснение. Отец Гарета, нахмурив брови, вполголоса говорил со своим соседом. Мать мальчика, обмахиваясь платочком, тоже перешептывалась с соседкой. Гарету хотелось увидеть лицо Дагнаруса, но в это время принца загородил наклонившийся к нему Сильвит. Король Тамарос был в высшей степени раздосадован. Его гнев выдавали хмурый взгляд, стиснутая в кулак рука и сама его поза — сгорбленные плечи делали короля похожим на свирепую старую сову.
— Такова воля богов, — пытаясь оправдаться, сказал Высокочтимый Верховный Маг и сурово добавил: — Усомнившись в воле богов, мы лишь навлечем на себя большую беду.
— Но что все это значит? — требовательным тоном спросил король, рассердившись не на Рейнхольта, а на богов.
Король был подавлен, самолюбие его уязвлено. Отец боялся за сына.
Высокочтимый Высокий Маг ответил не сразу. Пока он обдумывал ответ, Гарет перевел взгляд на того, о ком, казалось, все позабыли — на Хельмоса.
Среди всеобщего замешательства он оставался собранным и спокойным. Лицо кронпринца по-прежнему было светлым; возможно, он и сейчас пребывал с богами. Страхи и дурные предчувствия, охватившие собравшихся, оставляли его равнодушным. Доспехи, обретенные Хельмосом, защищали его не только от стрел и ударов меча. Сверкающие доспехи были внешним отражением его веры, блеск которой ничуть не потускнел. Он знал, какой смысл вложили боги в его титул и каковы были их намерения. Главное, что он знал и понимал это сам; понимание других его не волновало. Окружающий мир со временем узнает ответ. Или не узнает.
— Мне представляется, ваше величество, что волю богов надо понимать так, — Высокочтимый Верховный Маг говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Ваш сын Хельмос станет Владыкой, который возьмет на себя людские скорби, сделает боль других своей болью и встанет преградой между людьми и злом.
Собравшиеся негромко вздыхали. Хельмос слегка, почти незаметно, кивнул. Да, Высокочтимый Верховный Маг правильно истолковал волю богов.
Король Тамарос оцепенел. Потом его лицо вспыхнуло. В замешательстве он повернулся к Хельмосу.
— Прости меня, сын мой, — произнес Тамарос, после чего возвел очи к небесам. — Простите меня, боги! Моя вера на мгновение пошатнулась. Но вы поймете меня, боги; вы, всемудрые и всезнающие, поймете чувства отца.
Король заплакал, не стесняясь своих слез. В этот момент в Храме не осталось ни одного человека с сухими глазами. Мать Гарета рыдала в платок; нащупав руку сына, она крепко стиснула ее. Отец шмыгал носом, всхлипывал и выглядел так, словно прекрасно понимал, каково сейчас Тамаросу. Родители Гарета никогда не проявляли к сыну и половины той любви, какую они изливали на него сейчас. И Гарет в этот момент испытывал такую же любовь к отцу и матери. Позже все трое вернулись к своим обычным отношениям, но на какое-то время магия происходящего заставила их нежно и
