Триумф Темного Меча

Никто, конечно, не поверил этим безумным слухам. Никто — кроме Джорама. Тот мрачно смотрел в небеса и качал головой. Однако он ничего не сказал. Для этого еще будет время. А сейчас еще многое надо сделать.

Победа обошлась очень дорого.

Мосия, снова превратившийся в человека, возвращался в крепость, когда наткнулся на тело колдуньи. Вокруг нее лежали трупы ее врагов. Их оказалось слишком много для нее. Мосия прикрыл бледное красивое лицо черным капюшоном. Взяв тело на руки, он понес Дуук-тсарит в крепость.

Там под камнями погребли мертвых, и было их множество. Кардинал Радисовик читал над ними молитвы срывающимся от слез и гнева голосом. Тела павших на поле боя остались там, где они погибли. Выжившие маги протестовали, но Джорам не уступал. Он, проживший много лет во Внешних землях, знал лучше других, как чудовищно будут глумиться над телами кентавры и прочие твари, но при этом понимал, что, если они будут собирать тела, переносить их в крепость и хоронить, уйдет слишком много времени.

На поле сражения было дозволено вернуться только Дуук-тсарит. Их интересовали мертвые — не из числа их сограждан, а павшие враги. Работая быстро и беззвучно под прикрытием ночи, они снимали с тел все — от оружия до личных вещей, не прикасаясь к ним, но с помощью мощных заклятий левитации, и переправляли их в свои тайные кабинеты для исследований.

Колдуны успешно выполнили свою задачу, затем и они по приказу Джорама оставили поле и вернулись в Мерилон.

— Чего теперь-то бояться? — устало спрашивал Гаральд. Он так выбился из сил, что едва держался на ногах. — Мы прогнали их...

— Возможно, — ответил Джорам. — Но мы ничего в точности не сможем сказать, пока разведчики не вернутся с донесениями.

— Да они же покинули наш мир!

— Не думаю. Это было организованное отступление, а не бегство. Мне кажется, что они отступили, чтобы оценить ситуацию и изменить стратегию.

Они стояли в центре лагеря, тихо переговариваясь; Маги по Коридорам возвращались в Мерилон. Раненых и умирающих переправили в первую очередь. Затем отправили каталистов, за ними — колдунов. Некоторые так устали, что просто спотыкались и валились лицом прямо в открывшийся проем. Некоторые вообще не могли идти, и их приходилось нести.

Эвакуация обитателей крепости продолжалась под прикрытием темноты. Усталые Сиф-ханар трудились до конца — Джорам не позволил даже звездному свету освещать крепость.

Мрачный тон Джорама, все предпринятые им предосторожности, его обращенный в небеса тревожный взгляд очень беспокоили Гаральда.

— По крайней мере, мы сделали то, что собирались, — сказал принц. — Мы заставили их бояться нас. Мы доказали, что они не смогут сеять смерть, не пожав богатый урожай сами.

— Да, — кивнул Джорам, но он оставался мрачен, и глаза его по- прежнему что-то искали в вышине.

— Что они теперь будут делать? — тихо спросил Га-ральд.

— Будем надеяться, что они сбиты с толку, испуганы и, возможно, еще и перессорятся, — ответил Джорам. — Если нам повезет, то они, может быть, покинут наш мир. Но если нет, то в следующий раз нападут, уже зная, с чем встретятся. Они будут готовы. Значит, и нам надо подготовиться получше.

Наконец все маги ушли, а принц и Джорам остались стоять в середине разрушенной крепости на Поле Доблести.

«Мы одни, если не считать мертвых», — думал Гаральд. Глядя на огромный каменный курган, сложенный из обломков разрушенных стен, он думал о начале этого дня, вспоминал с горечью свои мечты о славе, свой восторг от той глупой игры, в которую они играли.

Игра. Если бы не Джорам, он тоже лежал бы под этим курганом. Нет, не лежал бы. Никого не осталось бы в живых, чтобы похоронить его.

«Олмин милосердный, пожалуйста, пусть все это кончится! — истово молился он. — Пожалуйста, даруй нам мир, и я обещаю, я...»

В этот момент из Коридора появилась темная фигура. Остановившись перед Джорамом, Дуук-тсарит показал на горную гряду на севере. Джорам молча кивнул и посмотрел на Гаральда. Отвернувшись, усталый и отчаявшийся принц сделал вид, что ничего не видел. Он понял, что хотел сказать колдун. Враги никуда не бежали. Они, как и предсказывал Джорам, затаились на время.

«И что теперь?» — вяло подумал Гаральд.

Кто-то коснулся его плеча. Он обернулся и увидел Джорама. Вместе они молча вошли в Коридор и исчезли, оставив крепость ночи и мертвецам.

ЗА ГРАНЬЮ

Оставляю эту рукопись отцу Сарьону, чтобы он прочел ее, если я не переживу своей первой встречи с врагами...

Врагами.

Я так называю их — но многие из них стали за эти десять лет моими друзьями. Я вспоминаю, как деликатно они опекали мою жену и помогали мне пережить несколько первых жутких месяцев, когда я боялся, что тоже сошел с ума. Если до них дойдут вести о том, что я делаю, они меня все-таки поймут. Они сражались с тем, кого они называют Волшебник, куда дольше, чем я.

Тебе, тому, кто читает эти строки, я обо всем расскажу. Интересно, кто же ты. Мой старый друг принц Гаральд? Мои старые враги Ксавъер, епископ Ванье? Думаю, это не имеет значения, поскольку в этой битве вы окажетесь на одной стороне. Потому я запишу все, что со мной случилось, насколько смогу объяснить. Очень важно, чтобы вы поняли, что такое ваш враг, на случай, если вам придется сражаться с ним без меня.

Начну с начала — или, возможно, мне следовало сказать, с конца.

Я мало что могу рассказать о своих мыслях и чувствах, когда я шагнул в смерть — или так я думал, — за Грань. Иногда мой разум охватывает тьма, и я не могу ее контролировать. Эту тьму в мире, который я буду называть «мир за Гранью», определили как форму психоза — этим словом они описывают расстройство разума, которое не имеет физической причины.

Вскоре после моего возвращения в Тимхаллан omeц Сарьон спросил меня: когда я пошел за Грань, думал я о Пророчестве или нет? Не нарочно ли я так поступил чтобы привести его в действие? Не было ли это моей местью миру?

Я снова подумал о словах Пророчества. Как вы понимаете, они просто вырезаны сейчас в моем сердце, как некогда епископ Ванье грозил вырезать Темный Меч на крышке моего гроба.

«Родится в королевском доме мертвый отпрыск, который будет жить и умрет снова — и снова оживет. А когда он вернется, в руке его будет погибель мира...»

Думаю, если бы я ответил на вопрос Сарьона утвердительно, это показало бы, что я могу мыслить рационально. Увы, это не так. Оглядываясь назад, я вижу себя тогдашнего — надменного, гордого, самовлюбленного, и мне кажется чудом, что мне вообще хватило физических и умственных сил выжить. И этим я обязан отцу Саръону, а не себе.

Я много часов провел в одиночестве в тюремной камере