– Левая рука – рука сердца, – сказал он, соединяя левые руки Речного Ветра и Золотой Луны и держа свою левую над ними. – Пусть же любовь, обитающая в сердцах этих двоих, сольется и породит нечто большее, как два ручейка дают начало могучей реке. Река течет по земле, вбирая притоки, прокладывая новые пути, но неизменным остается ее стремление к вечному морю. Прими же их любовь, о Паладайн, величайший из Богов! Благослови ее и ниспошли мир этим двоим. Пусть царит он хотя бы в их сердцах, ибо в нашей истерзанной стране нет нынче места миру…
В благословенной тишине мужья и жены заключили друг друга в объятия. Друзья соприкоснулись плечами, притихшие дети встали подле родителей. Сердца, полные скорби, обрели утешение. Величайший мир осенил собравшихся.
– Произнесите же клятвы, – сказал Элистан. – И вручите дары, порожденные вашими руками и сердцами!
Золотая Луна посмотрела Речному Ветру в глаза и негромко заговорила:
Потом заговорил Речной Ветер:
Произнеся клятвы, они обменялись подарками. Золотая Луна застенчиво вручила жениху свое подношение. Руки воина дрожали, когда он разворачивал тонкую ткань. Это было кольцо, сплетенное из ее собственных волос пополам со столь же тонкими нитями золота и серебра. Золотая Луна доверила Флинту драгоценности, унаследованные ею от матери; старый гном отнюдь не утратил былого искусства.
Что до Речного Ветра, то он умудрился когда-то отыскать среди развалин Утехи обломок ветви валлина, чудом избежавшей огня, и с тех пор сохранял его в своем заплечном мешке. И вот теперь он протянул Золотой Луне простое, гладкое деревянное колечко. Полированная древесина валлина была густо-золотой, ее пронизывали чуть коричневатые нити и завитки. Приняв его на ладонь, Золотая Луна невольно вспомнила ту ночь, когда они впервые увидели тысячелетние валлины, – ту самую ночь, когда, напуганные и измученные, они кое-как доплелись до Утехи, неся голубой хрустальный жезл… Золотая Луна тихо заплакала, вытирая слезы Тасовым платочком.
– Благослови же, о Паладайн, эти дары, – сказал Элистан, – благослови эти символы самопожертвования и любви. Пусть в самом сердце тьмы они озарят им путь светочами любви. О великий и лучезарный Бог, Бог человека и эльфа, гнома и кендера! Даруй благодать двоим твоим детям. Пусть любовь питает их дух и разрастается в древо жизни, способное укрыть и защитить своими ветвями всех ищущих убежища. В соединении рук, в звучании клятв, в приношении даров эти двое – Речной Ветер, внук Странника, и Золотая Луна, Дочь Вождя, – ныне суть одно. В своих сердцах, перед людьми, перед судом Богов. Нарекаю вас мужем и женой!
Речной Ветер взял у Золотой Луны свое колечко и надел на ее тонкий палец. Она тоже взяла свое кольцо у него с ладони, и он опустился перед нею на колени, как велел обычай кве-шу. Но Золотая Луна покачала головой.
– Встань с колен, воин, – сказала она, улыбаясь сквозь слезы.
– Это приказ? – спросил он тихо.
– Последний приказ Дочери Вождя, – прошептала Золотая Луна.
Речной Ветер поднялся, и Золотая Луна надела золотое кольцо ему на палец. Речной Ветер заключил ее в объятия. Их губы встретились, их тела прильнули одно к другому, их души слились. Народ разразился оглушительным криком; разом вспыхнуло множество факелов. Солнце спустилось за горы. Жемчужное сияние тлело в небесах, пока не сменилось глубокой сапфировой синью позднего вечера.
Ликующая толпа на руках унесла с холма новобрачных, и праздничное пиршество началось. Прямо на поляне были расставлены обширные столы. Дети отбросили смирение и робость, владевшие ими во время обряда, шумели и носились, играя в битву с драконами. Сегодня им нечего было бояться, не о чем беспокоиться. Мужчины вскрыли пузатые бочонки эля и вина, захваченные в Пакс Таркасе, и начали поднимать тосты в честь жениха и невесты. Женщины вынесли на блюдах угощение – дичь, фрукты и овощи, добытые в лесу или принесенные опять-таки из Пакс Таркаса.
– Ну наконец-то, – проговорил Карамон, усаживаясь за стол. Маритта и две другие женщины поставили перед ним большое блюдо Оленины. – Вот это, я понимаю, еда, – блаженно вздохнул воитель.
– Послушай! – Флинт тут же подцепил вилкой шипящий кусок жаркого с его блюда. – Неужели ты все это съешь?
Молча, не переставая жевать, Карамон вылил ему на голову кружку зля.
Танис и Стурм сидели рядом, тихо разговаривая. Танис нет-нет да и косился на Лорану. Она сидела за другим столом и беседовала с Элистаном. Сегодня она была как-то особенно хороша, и Танис вдруг понял, что перед ним была уже совсем не та капризная влюбленная девочка, сбежавшая ради него из Квалинести. Пожалуй, ему по душе была подобная перемена. Потом он задумался: и о чем бы это таком она могла столь заинтересованно рассуждать с Элистаном…
Стурм коснулся его руки, и Танис, вздрогнув, сообразил, что потерял нить разговора. Он покраснел и начал извиняться перед другом, но заметил выражение лица Стурма.
– Что такое? – спросил он встревоженно, собираясь вскочить.
– Тихо! Не двигайся, – шепнул Стурм. – Просто посмотри. Вон там… сидит отдельно от всех…
Танис озадаченно посмотрел туда, куда указывал Стурм. И увидел мужчину, сгорбившегося над тарелкой. Человек ел рассеянно, словно бы не замечая вкуса еды. Когда к нему кто-нибудь подходил, он съеживался и нервно следил взглядом за подошедшим, пока тот не удалялся прочь. Неожиданно – быть может, ощутив на себе взгляд Таниса, – человек поднял голову и посмотрел прямо на полуэльфа, и тот, ахнув, выронил вилку.
– Этого не может быть! – выговорил он придушенно. – Мы видели, как он погиб! Там, вместе с Эбеном! Никто не мог уцелеть…
– Значит, я не ошибся, – мрачно сказал Стурм. – Ты тоже узнал его. А то я уж боялся, не схожу ли с ума. Пошли, расспросим его.
Человек, однако, успел куда-то исчезнуть. И сколько они ни искали его в толпе – так и не нашли.
А когда взошли серебряная и алая луны, женатые пары завели хоровод вокруг жениха и невесты, распевая свадебные песни. Неженатые плясали за пределами хоровода, а дети прыгали и шумели, наслаждаясь тем, что никто не гонит их спать. Ярко горели костры музыка и песни неслись в ночном воздухе. Золотая Луна и Речной Ветер стояли обнявшись, и глаза их сияли ярче звезд, ярче огня костров.
