— Иметь дело с моими посыльными и связными буду только я; имена агентов и способы связи с ними останутся известны мне одному. Тебе будет сообщено лишь то, где они служат.
Кейок со стуком поставил чашку на стол:
— Эти требования неприемлемы! — резко бросил он.
— Военачальник, — возразил Аракаси, — я бы хотел, чтобы меня правильно поняли. Возможно, я служил моему хозяину не так успешно, как мне того хотелось, но я защищаю тех, кто тоже усердно трудился на него и притом рисковал ничуть не меньше, чем солдат в сражении. Шпион умирает позорной смертью, смертью в петле. Мои люди рискуют и жизнью, и честью ради хозяина, которого они не предадут. И я обязан позаботиться о том, чтобы ни при каких поворотах судьбы хозяин не мог предать их самих. — Он уловил недоумение слушателей и поспешил пояснить сказанное:
— Когда Минванаби разгромили защитников Тускаи, они устроили допрос моему господину… — Устремив на Мару взгляд темных глаз, он понизил голос. — В подробности лучше не вдаваться. Мне известно об этом только потому, что один из моих людей, которого сочли мертвым, сумел кое-что увидеть, прежде чем ему удалось бежать. Палач у Джингу знал свое дело. Под пыткой мой господин не смог ничего утаить и рассказал все, что знал… а ведь он был мужественным человеком. Посуди сама, госпожа, если тебе нужны мои услуги и услуги тех, кто работает на меня, то тебе придется довериться нам.
— А если не доверюсь?
Аракаси сумел сгладить остроту момента. Он медленно повернул руки ладонями вверх, как бы отметая саму возможность угрозы с его стороны и одновременно признавая свое поражение:
— Тогда я вернусь на холмы.
Мара взглянула на него более внимательно. Наконец-то ей удалось уловить проблеск подлинного чувства у этого человека. Снова носить цвета достойного дома для него важнее, чем он хотел бы признать. Не желая приводить его в смущение, Мара просто спросила:
— И что потом?
Аракаси пожал плечами:
— Госпожа, мне случалось надевать разные личины, чтобы скрыть свое подлинное лицо. Я могу починить повозку, играть на флейте, работать писцом и складывать большие числа. Кроме того, я талантливый нищий, если уж на то пошло. Как-нибудь перебьюсь, можешь не сомневаться.
Кейок остановил на нем испытующий взгляд:
— Я думаю, что при желании ты мог бы получить какую-нибудь приличную должность и жить безбедно. В таком случае, что же ты делал в лесах вместе с разбойниками?
Аракаси пожал плечами, как будто его спросили о чем-то несущественном:
— Я поддерживаю отношения с Сариком и другими людьми из дома Тускаи. В их интересах я часто занимался торговлей, разъезжая по разным городам, так что мои таланты оказались весьма кстати. Через этих людей я познакомился с Люджаном и его шайкой. Я только успел добраться до лагеря Сарика, и тут как раз подоспело предложение Люджана. Я и подумал: надо бы пойти да посмотреть, что за странные дела тут происходят. — Почтительно склонив голову, он добавил:
— Должен сказать одно, госпожа: я восхищен тем, как ты поворачиваешь традиции и заставляешь их служить тебе.
Мара ответила:
— Только по необходимости, Аракаси, и, заметь, я их никогда не нарушаю. — Она бросила на него быстрый взгляд. — Ты еще не рассказал, почему не распустил свою шпионскую сеть. По-моему, для всех вас было бы куда безопаснее, если бы после смерти хозяина вы просто приноровились к тем маскам, которые ты так хорошо обрисовал, и зажили каждый своей жизнью.
Аракаси улыбнулся:
— Безопаснее, несомненно. Даже те редкие встречи со связными, которые оказывались необходимыми в течение последних четырех лет, порой бывали сопряжены с немалым риском для некоторых моих людей. Но ради собственной чести мы сохраняем сеть в действии. — Помолчав, он произнес:
— Что побуждает нас действовать так, а не иначе, ты узнаешь, если решишь заключить со мной соглашение.
Кейок собрался было запротестовать, но лишь неодобрительно покачал головой; по его мнению, никому не было позволено торговаться подобным образом с властительницей Акомы.
Мара мельком взглянула на Накойю, внимательно прислушивавшуюся к беседе, затем на Папевайо, который даже кивнул разок, тем самым выразив Аракаси свое молчаливое одобрение.
Мара глубоко вздохнула:
— По-моему, в твоих требованиях есть резон, мастер. Но что произойдет с твоей сетью, если тебя постигнет неудача?
— У моих агентов существует определенный порядок взаимной проверки. Если в назначенный срок и в назначенном месте связной не обнаружит условного сигнала, это будет означать, что моя карьера закончилась. И не позднее чем через месяц сюда явится другой агент. — Аракаси взглянул Маре в глаза и спокойно договорил:
— Он представит тебе доказательство, которое невозможно подделать, и ты сможешь доверять ему так же, как мне.
Мара кивнула:
— Доверять… может быть, это самое трудное. Любой из нас может оказаться в дураках, если слишком быстро забудет об осторожности.
— Конечно.
От слабого порыва ветра, который донесся из сада, огоньки ламп заметались, и комната на мгновение наполнилась дрожащими тенями. Накойя невольно осенила себя ритуальным знамением защиты от напастей и гнева богов. Но Мара была слишком поглощена разговором, чтобы отвлекаться на суеверия:
— Если я приму твои условия, ты пойдешь ко мне на службу?
Аракаси поклонился в самой изысканной манере и ответил:
— Я не меньше, чем любой солдат, хотел бы служить в уважаемом доме, госпожа. Но есть еще кое-что, о чем я должен упомянуть. Мы сохранили свою сеть из соображений чести. После падения дома Тускаи я и те, кто со мной работал, дали клятву. Если от нас потребуют, чтобы мы эту клятву нарушили, мы не согласимся ни на какую службу.
— Так в чем же вы поклялись?
В глазах Аракаси, устремленных на Мару, горела фанатическая страсть, которую не могли скрыть ни хитрость, ни усвоенная с детства сдержанность.
— Отомстить властителю Минванаби, — ровным голосом проговорил он.
— Понимаю, — Мара откинулась на подушки, надеясь, что ее чувства не слишком явно написаны у нее на лице. — Кажется, враг у нас общий.
Аракаси кивнул:
— Так обстоят дела сегодня. Я знаю, что Акома и Минванаби — в ссоре, однако направления в политике часто меняются…
Мара остановила его движением руки:
— Между Акомой и Минванаби — кровная вражда. Аракаси ответил не сразу. Он сидел на подушках, скрестив ноги, и разглядывал стоптанный каблук своей сандалии. Его молчание было настолько выразительным, что всех, находящихся в спальне, обдало холодом. В этом человеке
