толике смирения.
Камлио отбросила за спину пушистые золотые волосы; в глазах у нее заиграли проказливые огоньки.
— Ты хочешь сказать, что я могла бы слегка сбить с него спесь и покуражиться над ним за его самонадеянность?
— Я думаю, вы могли бы многому научить друг друга, — так закончила Мара эту беседу. — Но это зависит еще и от того, удастся ли нам выбраться из этих гор живыми.
Короткое счастье Камлио быстро улетучилось.
— Они могут заставить тебя продать меня.
К Маре вернулась решимость.
— Нет. Я — властительница по рангу и цурани по рождению. Твоя жизнь не принадлежит мне, и я не вправе торговать тобой. Либо я добьюсь исполнения моих требований своими силами, либо приму судьбу, которую пошлют боги. Если случится так, что ты останешься в плену, помни: я разрешаю тебе либо кончить жизнь на клинке, либо спастись бегством, как сумеешь; ты свободная женщина. Даже думать забудь, что твоя кровь или твои желания хоть в чем-то менее достойны чести, чем у Люджана, или Сарика, или любого другого воина. — Внезапно почувствовав, до чего же она устала, Мара подавила зевок. — Но я не думаю, что дело дойдет до этого. Сдается мне, предложение Хотабы было сделано для проверки. Проверяли меня. Добилась ли я каких-то уступок — мы до утра не узнаем. А теперь спи, Камлио. Нам остается набраться терпения и ждать.
Когда начало светать и ветер утих, обе женщины — властительница и куртизанка — спали. Мара лежала, свернувшись в клубочек, в путанице черных волос; одеяла сбились; ее сновидения были тревожными. Мара сразу же подняла голову с подушки, как только Мирана притронулась к ней.
— Госпожа, вставай и одевайся поскорее, — мягко поторопила ее жена вождя.
— Калиани вернулась, чтобы объявить решение, принятое в Доралесе.
Мара отбросила одеяла и едва не задохнулась от ледяной стужи. Пока она надевала холодную одежду, Мирана снова развела огонь в очаге, так что Камлио получила возможность проснуться в более приятных условиях. Через трещины в ставнях просачивался серый свет. То ли облака, то ли туман скрывали восходящее солнце. Мара чувствовала себя так, словно у нее окостенели все суставы.
Когда она кончила причесываться, на гребне осталось несколько седых волосков. Сердце билось слишком часто из-за дурных предчувствий. Мысли мчались по кругу: дом, дети, Хокану. Сможет ли она когда-нибудь наладить отношения с Хокану? «Боги, — молилась она, — не дайте мне умереть на чужой земле. Пусть Камлио вернется домой… ради Аракаси». Ибо в откровениях девушки Мара впервые почувствовала какой-то намек на надежду для своего Мастера.
— Поторопись, — тихо, чтобы не разбудить Камлио, посоветовала Мирана. — Калиани не отличается терпением.
Мара сунула озябшие ноги в сандалии, которые истрепались от сырости и скольжения по камням на горных тропах. Один палец через дыру торчал наружу. Кто в Империи узнал бы в ней Благодетельную — без грима на лице и в одежде как у трактирной служанки? И в этом-то жалком обличье, без каких-либо признаков высокого ранга, она должна была встретиться с Калиани… Эта мысль отнимала изрядную долю смелости.
Мара безуспешно пыталась притвориться спокойной. Но у нее вспотели ладони, и руки дрожали, и уж за то спасибо, что этот противный липкий туман скрывал влагу у нее в глазах.
Воспоминания, пережитые в золотом круге, беспокоили ее больше, чем она того хотела бы. Будь здесь Кевин, он не полез бы за словом в карман. Мара чувствовала, что ей недостает его дерзкой независимости в суждениях: ведь сколько ни пытались окружающие внушить ему подобающее почтение к этикету, он оставался неисправим.
Мирана не стала ждать, пока Мара соберется с духом, и повела ее на просторную главную площадь, где уже дожидался Хотаба вместе с закутанной в широкие одежды персоной, которая внушала более глубокий благоговейный трепет, чем сам Император.
Мара переломила свою гордость и низко поклонилась.
— Я ожидаю решения Калиани, — тихо проговорила она.
Старые костлявые руки заставили ее разогнуться.
— Госпожа, стой прямо. Здесь не в ходу подобострастные поклоны.
Калиани сверлила властительницу Акомы пронзительным взглядом. Примерно такой же вид бывал у Джайкена, когда тот с помощью кусочка стекла рассматривал печати гильдий, проверяя их подлинность.
— Госпожа Мара, — сказала волшебница сухим старческим голосом, — наше решение принято. Мы окажем тебе поддержку вот каким образом: тебе будет дано разрешение совершить путешествие в сопровождении одного человека из твоей свиты — того, кого ты назначишь. Тебя проводят через высокогорные перевалы к воротам Чаккахи — города чо-джайнов, где обитают их Мастера магического искусства.
У Мары расширились глаза. «Запретное!» — поняла она. Если чо- джайны могут производить на свет своих магов, а договор с Ассамблеей запретил им заниматься магией в пределах Цурануани, то становятся понятными умолчания королевы чо-джайнов. Возбуждение властительницы нарастало.
Казалось, Калиани это почувствовала, ибо ее следующие слова прозвучали сурово и жестко:
— Госпожа Мара, ты должна знать, что дело народа цурани — это не наша забота. Турил воюет только тогда, когда отражает вторжение. Мы не считаем своим долгом беспокоиться из-за политических интриг вражеского народа. Однако чо-джайны могут взглянуть на дело иначе. Их сородичи в вашей Империи влачат жалкое существование покоренного народа. Тебе будет предоставлена возможность объяснить причины своего появления в наших краях и склонить магов чо- джайнов к союзу с тобой… если сумеешь. Но знай наперед: рой чо-джайнов будет рассматривать тебя как врага. Наши люди могут проводить тебя до границ улья, но не дальше. Мы не вправе действовать как твои заступники и говорить от твоего имени. Мы не сможем вмешаться и выручить тебя, если чо-джайны встретят тебя враждебно. Пойми меня правильно: при самых благих твоих намерениях ты можешь погибнуть.
Это шаг вперед, прикинула Мара в последовавшую долю секунды. Может быть, и неуверенный, но все-таки шаг. И ответила без колебаний:
— Выбора у меня нет. Я должна идти. С собой возьму Люджана, моего военачальника; в его отсутствие старшим в нашем отряде будет советник Сарик.
Трудно сказать, какое чувство на мгновение промелькнуло в глазах Калиани: то ли скрытое восхищение, то ли жалость.
— В смелости тебе не откажешь, — признала она и вздохнула. — Но ты не знаешь, с чем тебе придется столкнуться. Ну хорошо. Можешь быть уверена, что с твоими слугами и воинами будут обращаться радушно, как с гостями, пока не станет известна твоя судьба. Если ты возвратишься, они продолжат служить тебе. Если ты умрешь, они доставят твои останки к вам на родину. Так говорю я, Калиани.
Наклоном головы Мара подтвердила, что эти условия вполне удовлетворительны.
— Прекрасно, — подала голос Мирана, до сих пор молча стоявшая у боковой стены. — Муженек, ты так и намерен пялиться неведомо куда от расстройства, что не можешь
