уставился на женщину, которая готовилась решить его судьбу, и всем стало ясно: у нее нет мыслимых причин, чтобы освободить его от наказания.
— Как будет угодно госпоже, — безучастно пробормотал Чимака.
Мара сверлила его взглядом:
— Отвечай по чести; поклянись своей душой, которая будет прикреплена к Колесу Жизни, когда окончится твой путь: почему ты так поступил?
Она не уточнила, о каком именно из его злодеяний шла речь. Перечислять их одно за другим было бы для нее слишком болезненно. А могло быть наоборот: она пошла на уловку, предоставив выбор Чимаке, чтобы тот сам себя выдал.
Быстрый ум Чимаки заметался. Он глубоко вздохнул, но делать было нечего. На вопрос Мары он дал достаточно общий ответ. При этом впервые в своей не праведной жизни он говорил чистую правду:
— Отчасти потому, что я служил своему господину. Но в основном из-за страсти к Великой Игре, госпожа. В этом смысле я служил себе самому, а не Джиро. Был ли я верен дому Анасати? И да, и нет. Я действовал по указке властителя, но получал тайное наслаждение, потакал себе, направляя ход политики. Ты была лучшим врагом, которого послали мне боги; одержать верх над тобой… — он развел руками, подбирая слова, — это было бы величайшим триумфом в истории Великой Игры.
Аракаси судорожно вздохнул. Он слишком многое услышал в словах противника, который, как никто другой, мог тягаться с ним в изобретательности и хитрости, в искусстве убийства и заговора.
— Значит, я просчитался, — негромко сказал он, словно, кроме них с Чимакой, в Зале никого не было. — Мне казалось, что ты действуешь во имя чести своего господина. Вот почему ты едва не одолел меня: твои побуждения шли от души, а на честь Джиро тебе было попросту наплевать.
Чимака потупился:
— Да, моей целью всегда была только победа. Но ведь честь господина напрямую связана с победой. — С этими словами он повернулся к Маре:
— Ты поймешь это лучше, чем кто-либо другой, госпожа. Именно победитель решает, где кончается честь и начинается бесчестье. — Он умолк, ожидая приговора.
Хозяйка Империи сцепила пальцы на коленях. Наконец она заговорила, но не о себе:
— Ты бы согласился служить Империи, Чимака?
В глазах бывшего советника Анасати полыхнуло пламя.
— С радостью, госпожа. Несмотря на заверения в верности и преданности, многие из гостей сегодня пьют твое вино, а завтра начнут плести заговор. Уберечь обновленную Империю от краха — вот наитруднейшая задача, которую только можно поставить перед собой.
Мара перевела взгляд на Аракаси:
— А ты бы согласился доверить свою сеть этому человеку?
Мастер тайного знания Акомы сощурился и после мимолетной паузы произнес:
— Да. Он лучше меня будет управляться с моими агентами. Он гордится своим занятием, а значит, при нем они будут в большей безопасности, чем мог им обещать я, даже когда был в силе.
Мара кивнула в ответ своим мыслям:
— Так я и думала. Твое дело было тебе не по душе. С Чимакой такого не произойдет. Если у него и есть душа, то она проявляется только в деле. — Госпожа снова повернулась к Чимаке:
— Ты присягнешь на верность Императору как Мастер тайного знания. В наказание за прошлые преступления против Империи, а также во искупление грехов ты будешь служить новому Свету Небес до последнего дыхания. Властитель Кеда будет свидетелем.
Чимака пожирал глазами поразительную женщину, которая великодушно простила причиненные ей страдания. Его недоверие сменилось радостью, и от избытка чувств он даже не сумел ее поблагодарить. Мара жестом показала, что разговор окончен, и перепоручила его властителю Кеде, чтобы тот засвидетельствовал клятву верности и наложил имперскую печать на необходимые документы.
Когда Имперские Белые и Канцлер покинули залу, с Марой и Джастином остался только Аракаси. Госпожа еще раз подивилась его необычайной способности принимать любые обличья, от доблестного воина до шелудивого нищего. Всеми своими достижениями она была так или иначе обязана ему.
— Остается лишь одна незанятая должность, — произнесла она с еле заметной улыбкой. — Не согласишься ли ты принять мантию первого советника Императора? Не думаю, что найдется в Империи другой человек, способный принимать решения и действовать достаточно быстро, чтобы удерживать Джастина от обычных проделок.
Аракаси улыбнулся с редкой для него непосредственностью:
— А что думает по этому поводу сам Джастин?
У мальчика вытянулось лицо.
— Он думает, что вольготной жизни придет конец, — со смехом заключила Мара. — Что и требуется для пользы дела. Ты принимаешь это предложение, Аракаси?
— Почту за честь, — торжественно произнес Аракаси и, не сдержав восторга, добавил:
— Более того, почту за счастье.
— Тогда готовься завтра с утра приступить к своим обязанностям. А сегодняшний вечер принадлежит тебе; навести свою избранницу Камлио.
Аракаси изогнул бровь — этого выражения никто до сих пор у него не видел.
— Что такое? — осторожно спросила Мара. — Девушка отвергла твои ухаживания?
Теперь Аракаси выглядел озадаченным:
— Ничуть. Против ухаживаний она не возражает, но теперь ее главное требование — неукоснительное соблюдение приличий. У нее все такой же переменчивый нрав, но в ней не осталось и следа от той ожесточенной недотроги, которую ты брала с собою в Турил. — Он недоуменно покачал головой. — Камлио поняла свою истинную цену; может статься, она еще сочтет, что я ей не гожусь.
— Годишься, — заверила его Мара. — Я же вижу. Не сомневайся.
Тут она пристально всмотрелась в лицо человека, чьи мысли всегда открывали ей путь к новым вершинам.
— У тебя есть какая-то просьба, — догадалась она.
Аракаси, вопреки обыкновению, не прятал свою озабоченность:
— Да, это так.
— Говори же, — поторопила Мара. — Если это в моей власти, считай, что твоя просьба уже выполнена.
Обладатель неприметного балахона с зеленоватой каймой, который вскоре предстояло сменить на белозолотые цвета императорского дома, смущенно улыбнулся:
— Я бы просил тебя направить Камлио на службу к Изашани
