отбыть в такой спешке. Но срок ее родов должен был наступить очень скоро, а кончина вельможи, столь высоко стоявшего в имперской структуре власти, требовала безотлагательного принятия важных решений: речь шла о защите чего-то большего, чем благополучие семьи Шиндзаваи. Со смертью Камацу освобождался один из важнейших постов в императорском Совете, и политические махинации вокруг этого поста не прекратятся, пока связанная с ним власть не перейдет в другие руки.
Не только соображения личной безопасности Мары требовали ее появления в кругу семьи императора. Но хотя она понимала, что Имперские Белые, несущие службу во дворце, будут со всем усердием охранять ее малолетнего сына Джастина наравне со всеми членами монаршей семьи, тревога не отпускала Мару.
Ибо со времени упразднения поста Имперского Стратега дворец стал средоточием всех интриг. У Аракаси там были агенты: они сумеют уследить за неприятельскими заговорами. Но дворцовый уклад жизни потребует от Мары подчинения многочисленным ограничениям и церемониям; к тому же она лишится одного из своих любимых занятий — день за днем разбираться в постоянно возникающих проблемах коммерции и находить для них решения. Спору нет, в хозяйственных делах на Джайкена вполне можно было положиться, но это не утешало. Впрочем, все ожидаемые горести имели одну общую подоплеку: она не хотела рожать в чужом жилище, на чужой постели, в отсутствие любящего защитника — Хокану. Если дитя родится до того, как Маре можно будет вернуться в Акому, срок ее пребывания в Кентосани поневоле придется продлить
— до тех пор, пока новорожденный не окрепнет достаточно, чтобы вынести тяготы путешествия.
Пальцы Мары, лежащие поверх влажного платья, напряглись, словно она хотела утихомирить младенца, как раз в этот момент вздумавшего напомнить о себе. Властительницу мучили неотвязные опасения, суть которых она не смогла бы выразить точными словами. В одном она не сомневалась: силы, несущие зло им всем — Акоме, Шиндзаваи и императору, — не станут дремать в ожидании, пока подрастут законные наследники этих трех семей.
Носилки плавно и мягко опустились на дорогу. Занавески раздвинулись, впустив лучи солнечного света, отраженные от гладких мраморных стен дворца. Глубоко погрузившись в собственные мысли, Мара только сейчас заметила, что гомон толпы теперь звучал издалека: простолюдины все еще выкрикивали ее имя и взывали к ней, но они находились уже с другой стороны деревянной позолоченной арки ворот, ведущих в имперский квартал города.
— Госпожа?.. — услышала она голос Сарика.
Первый советник Акомы протянул руку, чтобы помочь Маре выбраться из паланкина. Инкомо не было с ними в этом путешествии: он сопровождал Хокану, потому что мог помочь хозяину разобраться в кознях гостей, которые соберутся на похороны в поместье Шиндзаваи.
Хотя Сарику не было еще и сорока лет, он многому научился с тех пор, как оставил ряды воинов и занял пост советника. Мара долго колебалась, прежде чем по всем правилам назначить его на эту должность, и какое-то время подумывала, не лучше ли будет предпочесть ему Инкомо — ведь тот подвизался в роли первого советника еще при Минванаби. Но в конце концов она доверилась мудрому совету Накойи, ее бывшей первой советницы, которая высоко оценивала гибкий и цепкий ум Сарика. Жизнь показала, что это был правильный выбор.
Мара подняла на него взгляд, и он ответил открытой улыбкой.
— О чем задумалась, госпожа? — полюбопытствовал он, помогая ей подняться на ноги. Озорной блеск в глазах не позволял усмотреть в вопросе святую невинность простачка. Понимая, что госпожа видит его насквозь, он тихонько рассмеялся. Как и его кузен Люджан, он часто позволял себе отступления от этикета, граничащие с дерзостью.
Окинув многозначительным взглядом хорошо сшитый, но во всех других отношениях скромный дорожный плащ советника, она сухо ответствовала:
— Я задумалась о том, что нам придется как следует поработать над твоими представлениями о пристойной одежде для торжественных случаев.
— Со дня вступления в должность, госпожа, я был слишком занят, чтобы уделять время портным. Но я сейчас же позабочусь о пристойной одежде для торжественных случаев. — Потом он усмехнулся:
— Только вот я сомневаюсь, придутся ли мне впору церемониальные регалии старенькой бабули.
Что верно, то верно, подумала Мара, нет у него ни худеньких плеч Накойи, ни ее маленькой седой головы. Вслух же она произнесла с притворной суровостью:
— Ты у нас краснобай известный, когда начинаешь молоть языком про свои обязанности, а вот, насколько я вижу, ты уже проворонил моего наследника, который был доверен твоему попечению.
— Джастина?..
Удивленно подняв брови, Сарик полуобернулся. Мальчика действительно не было рядом с ним, хотя двумя секундами раньше он был тут как тут. Сарик подавил желание выругаться и сохранил каменное выражение лица. Зная непоседливость своего подопечного, он обязан был предусмотреть, что тот может выкинуть подобный фокус. Достаточно было вспомнить, какую бурю возмущения устроил Джастин, когда его вынудили пересесть в паланкин и отказаться от излюбленного способа передвижения — на широких плечах Люджана, во главе процессии. Сорванец не желал считаться с тем, что на улицах, запруженных толпой, он мог оказаться заманчивой мишенью для убийц, нанятых врагами.
Быстрый взгляд по сторонам сразу обнаружил на этой террасе с мраморными дорожками, купами причудливо подстриженных деревьев и беседками, оплетенными плющом, несколько ворот, через которые мог улизнуть мальчик, пожелавший спрятаться.
— Ну что ж, — нарочито спокойно сказала Мара, — вряд ли он рискует быть убитым во дворце, в окружении двух тысяч Имперских Белых.
Ей не было необходимости добавлять, что он наверняка рискует увязнуть по шею во множестве других неприятностей. К тому же перед лицом императора, собственной персоной встречающего Мару на крыльце, она не могла послать солдат на поиски сына, прежде чем будут выполнены необходимые формальности.
Она разгладила свой шарф, вздернула подбородок и шагнула вперед, готовая исполнить церемониальный поклон — дань почтения Свету Небес.
Ичиндар сам протянул ей руку, помогая подняться из неловкой позы. Мара улыбнулась и всмотрелась в его лицо, на котором виднелись ранние морщины — отпечаток нелегких забот. Хотя он и был сейчас в расцвете лет, Ичиндара утомляла тяжесть мантии, равно как и бремя ответственности. С тех пор, как они виделись в последний раз, плечи у него ссутулились и глаза на осунувшемся лице, казалось, стали больше, потому что похудело лицо. Воином он никогда не был и полагался на то, что покрой и роскошь одеяний придадут его фигуре величие, подобающее сану. Сегодня он утопал в алмазном сверкании мантии, расшитой узорами из драгоценного серебра. Прямые пряди волос свисали из-под массивного головного убора с золотым плюмажем; оплечье, кайма рукавов и широкий пояс тоже сияли золотом.
В его глазах светились тепло и симпатия, когда он в свою очередь окинул Мару взглядом и ответил на ее поклон надлежащим приветствием.
Затем, покончив с формальностями, он отпустил ее запястье и снял громоздкий головной убор. Один из слуг немедленно подбежал, поклонился до земли и молча принял эту тяжелую тиару. Ичиндар, девяносто первый император Цурануани, пригладил свои каштановые волосы и улыбнулся:
— Я без тебя скучал, госпожа. Мы долго были лишены твоего общества.
Его голос звучал вполне искренне, хотя ни для кого не было секретом, что в обществе мужчин он чувствует себя спокойнее. Необходимость обзавестись наследником
