Заниматься портретом Одсли Кинг Эшлиму было некогда. Вместо этого он начал делать рамы для картин, которые она ему передала. Он с восторгом разглядывал одну из ее ранних работ — пейзаж под названием «Воскресный пожар в Низах», — и незавершенный эскиз печально известной картины «Автопортрет: полуобнаженная», выполненный гуашью: на нем художница словно украдкой подглядывает за собой в зеркало, двусмысленным движением прикрывая длинными узкими ладонями свое лоно. Он вешал картины так и эдак, подбирая наиболее выигрышное освещение, и подолгу стоял перед ними, встревоженный причудливостью ее пейзажей, беспокойной чувственностью ее внутреннего мира.
Наконец косые лучи солнца прорвали облачный покров над городом, и улицы наполнили капризные блуждающие блики света. На берегу канала царила суета. Обитатели Высокого Города прогуливались по Лаймовой аллее и Террасе Опавших Листьев — и там, в опасной близости от чумной зоны, наслаждались солнцем.
Всюду стояли маленькие железные столики, и женщины пили за ними чай из фарфоровых чашек — «прозрачных, как детское ушко», — в то время как поэты, которые избежали изгнания из бистро «Калифорниум» и кафе «Люпольд», переговаривались певучими голосами. У каждого имелось собственное мнение о происхождении чумы. Каждый основывался на сведениях «из надежных источников». В чем сходились почти все — так это в том, что чума никогда не доберется до Высокого Города. Вообразите себе эту сцену! Женщины в муслиновых платьях. Мужчины с мечами, в плащах мясного цвета — точная копия тех, в которых щеголяла золотая молодежь Низкого Города два-три века назад. Серебристый свет, похожий на кляксы ртути, бережно касается белых мостиков и оставляет полуденные росчерки на изгибах канала, делая совершенно незаметным его запущенное состояние. Все наслаждаются жизнью… а внизу, на тропинке, среди зарослей амброзии, ползают тысячи черно-желтых гусениц, которые потом превратятся в мотыльков цвета киновари: одни — жирные и деловитые, то и дело приподнимающие тупые, уродливые головы, другие — тощие, блеклые и вялые. Братья Ячменя полакомились этими гусеницами, и теперь обоих тошнило.
Эшлим, который отправился покупать шпатлевку, бродил по Террасе Опавших Листьев и не мог понять, как оттуда выйти. Он столкнулся с Полинусом Раком, который сидел за столиком с литографом Ливио Фонье и маркизой Л., их общей покровительницей. Застенчивый молодой романист стоял позади стула маркизы, восхищаясь знаменитым изгибом ее плеча. Все были просто счастливы видеть Эшлима. Какая приятная неожиданность!
— Вы не знаете, чума не поднялась выше? — пробормотал портретист, оглядываясь с озадаченным видом. Почему-то ему показалось, что другой причины собраться вместе у этих людей просто не может быть.
Все удивились. Неужели он никогда не слышал о том, что светит солнце?
Эшлим взял чашку чая, которую маркиза заказала специально для него, но отказался полюбоваться на Братьев Ячменя, которые что-то затеяли на берегу канала.
— Их просто невозможно воспринимать всерьез, — объяснил он.
— Вам не кажется, что вы несколько наивны, старина? — Ливио Фонье подмигнул романисту, который по-прежнему любовался маркизой.
— В конце концов, — с упреком заметила красавица, — мы должны как-то их воспринимать! — она звонко рассмеялась, но тут же словно утратила всю свою уверенность: — Должны?..
Стало очень тихо. После минутного замешательства романист пробормотал: «Думаю, сам Рак не мог сказать лучше», — и густо покраснел.
Тут у парапета началась суматоха, и он был спасен. По террасе прокатилась волна смеха.
— Ох, вы только посмотрите, Полинус! — воскликнула маркиза. — Один свалился и теперь стоит на четвереньках!
Рак механически взглянул в ее сторону, поджал жирные губы и передернул плечами.
— Моя дорогая маркиза… — он подвинул стул и подсел поближе к Эшлиму. Этот человек одним движением пухлой ручки умудрялся создать в толпе маленький вихрь, который отгораживал особ, к нему приближенных, от окружающего пространства. «У нас ничего общего с этими людьми», — говорил этот жест. — И почему мы вообще здесь оказались? Ах, да: лишь потому, что они в нас нуждаются». Особам приближенным такое отношение очень льстило. Именно этому жесту он был прежде всего обязан своим успехом в обществе и своим благосостоянием.
— Боюсь, Фонье — просто шут гороховый, — проговорил он, подаваясь еще немного вперед. — А маркиза — паразитка. Жаль, что нам с вами не довелось встретиться при более удачном стечении обстоятельств.
— Но я обожаю маркизу, — громко заметил Эшлим. — Вы же не станете спорить?
Рак посмотрел на него с неопределенным выражением лица.
— Вы меня удивляете, — он засмеялся и продолжал громче: — Между прочим… Как поживает Одсли Кинг?
— Ах, да, — печально откликнулась маркиза. — То, что с ней произошло… Мы все потрясены.
Подстрекаемые хохочущей толпой, Братья Ячменя взялись за руки и прыгнули в канал, окатив столики на террасе россыпью сверкающих брызг. Близнецы нарочно выбрали место поглубже. Сначала вода забурлила и вспенилась, потом над ее зеленоватой поверхностью появились их пунцовые физиономии.
— Бр-р-р! Ну и водичка! — заорали «братцы», пыхтя и фыркая. — Прям ледяная!
Они кашляли, отплевывались, мотали головами. Сначала один, потом другой сунул палец в ухо и затряс рукой, выбивая воду. Женщины взвизгивали, поощряя их, когда они начали драться — если это можно было назвать дракой: близнецы барахтались в воде, не касаясь ногами дна, пускали пузыри и пытались придавить друг друга. Потом они все-таки выбрались на берег. Штаны облепили их ляжки, вода текла с них и ручейками бежала вниз по тропинке. Братья глупо ухмылялись, поглядывая наверх. Они слишком устали, чтобы вернуться за своими ботинками.
Эшлим был возмущен этим зрелищем.
— У Одсли Кинг осталось одно легкое, и она постоянно кашляет, маркиза, — с горечью произнес он. — Она умирает, если хотите знать. Что вы на это скажете? — он рассмеялся. — Я что-то не видел, чтобы вы хоть раз спускались в чумную зону!
Маркиза заморгала над своей чайной чашкой. На миг показалось, что она не найдет, что ответить.
— Вы предъявляете к людям слишком высокие требования, — произнесла она наконец. — Вот почему ваши портреты так жестоки.
Она глубокомысленно взглянула на чаинки в чашке, потом встала и взяла под руку романиста.
— Хотя… смею сказать, мы и в самом деле настолько глупы. Мы именно таковы, какими вы заставляете нас выглядеть… — она натянула сизые перчатки. — Надеюсь, вы передадите Одсли Кинг, что мы по-прежнему остаемся ее друзьями.
И она направилась прочь, пробираясь между столиками и перебрасываясь фразами с посетителями, которых знала. Несколько раз молодой романист сердито оглядывался на Эшлима, но она тут же умиротворяюще касалась его плеча, и скоро оба исчезли из виду.
Полинус Рак прикусил губу.
— Проклятие! — буркнул он. — Теперь придется за них платить… — он посмотрел на другую сторону канала. — Когда-нибудь вы поймете, что вас слишком сильно занесло, Эшлим.
— Что вы будете делать, когда чума достигнет Высокого Города? — с легким презрением спросил Эшлим.
Рак сделал вид, что не услышал.
