склоне, как Баккип, так что, когда смотришь на него снизу, цвет и линии города кажутся похожими на искусную аранжировку цветов в корзине. Но, приблизившись, мы увидели, что между больших зданий стояли палатки, временные хижины и разнообразные укрытия. Потому что в Джампи постоянны только общественные здания и королевские дома. Все остальное строят приливы и отливы людей, приезжающих в столицу, чтобы просить правосудия «жертвенных», как они называют короля и королеву, которые правят здесь, или чтобы посетить хранилище их сокровищ и знаний, или просто для торговли и встреч с другими племенами. Племена приходят и уходят, ставят палатки, обитают в них месяц или два, а потом, однажды утром, на их местах остается только голая земля, и вскоре уже другая группа приходит на смену ушедшим. Тем не менее город не производит хаотического впечатления, потому что улицы точно обозначены, а в самых крутых местах установлены каменные ступени; колодцы, купальни и бани размещаются на некотором расстоянии друг от друга по всему городу, и соблюдаются строжайшие правила сбора мусора и отбросов. И это зеленый город, потому что окраины его служат пастбищами для стад и лошадей, которых приводят сюда приезжающие, и места для палаток на них обозначены тенистыми деревьями и колодцами. В городе тут и там встречаются островки садов, цветов и деревянных скульптур, за которыми ухаживают более искусно, чем за всем, что я когда-либо видел в Баккипе. Приезжающие люди оставляют среди этих садов свои творения и подарки, и они могут принимать форму каменных статуй, резного дерева или ярко раскрашенных глиняных существ. Отчасти это напомнило мне комнату шута, в ней тоже царствовали цвет и форма, которые нужны были только для того, чтобы приносить людям радость.
Провожатые остановили нас на пастбище вне города и пояснили, что оно предназначено для нас. Скоро стало очевидным, что, по их расчетам, мы должны были оставить там наших лошадей и мулов и идти дальше пешком. Август, который был номинальным предводителем нашего каравана, не стал улаживать это с особой дипломатичностью. Я вздрогнул, когда он начал почти злобно объяснять, что мы привезли гораздо больше, чем смогли бы донести в руках, и что многие здесь слишком устали от путешествия, чтобы им могла показаться привлекательной идея подниматься в гору пешком. Я прикусил губу и заставил себя стоять тихо и наблюдать вежливое смущение наших хозяев. Конечно же, Регал знал об этих обычаях; почему же он не предупредил нас о них, чтобы мы не начинали свой визит с невежливости и неумения пойти на компромисс?
Но гостеприимные люди, принимавшие нас, быстро приспособились к нашим странным обычаям. Они убедили нас отдохнуть и умоляли быть с ними терпеливее. Однако наши попытки выглядеть довольными оказались тщетными. Роуд и Северенс присоединились к нам с Хендсом. У Хендса в бурдюке оставалось вино, и он разделил напиток между нами, пока Роуд взамен ворчливо предлагал несколько полосок копченого мяса. Мы разговаривали, но, признаюсь, я был не очень внимателен. Я хотел бы иметь мужество пойти к Августу и потребовать от него большей гибкости в отношениях с этими людьми. Мы были их гостями, и достаточно уже было того, что жених не смог лично прибыть за невестой. Издали я наблюдал, как Август советуется с сопровождавшими нас старшими лордами, но по движениям их рук и голов решил, что они только соглашаются с ним.
Через несколько мгновений поток крепких чьюрдских юношей и девушек появился на дороге над нами. Носильщиков позвали, чтобы они помогли отнести наши вещи в город, и откуда-то появились яркие палатки для тех слуг, которые должны были остаться, чтобы ухаживать за лошадьми и мулами. Я очень огорчился, узнав, что Хендс будет одним из тех, кто останется здесь. Я доверил Суути ему. Потом я взвалил на плечо кедровый сундучок с травами и повесил на другое плечо мою личную сумку. Присоединившись к следовавшей в город процессии, я почувствовал запах шипящего на огне мяса и готовящихся клубней и увидел, как наши хозяева готовят открытый павильон и расставляют в нем столы. Хендс, решил я, не будет таким уж несчастным, и я почти хотел, чтобы мне не нужно было ничего делать, кроме как ухаживать за животными и исследовать этот яркий город.
Мы недалеко ушли по извивающейся улице, ведущей в город, когда нас встретила стайка носилок, которые несли высокие женщины чьюрда. Нас искренне пригласили залезть в эти носилки и отправиться на них в город, и последовали горячие извинения по поводу того, что мы так утомлены нашим путешествием. Август, Северенс, старшие лорды и большинство леди из нашего каравана казались только довольными преимуществами этого предложения, но мне перспектива быть внесенным в город казалась оскорбительной. Однако было бы еще более грубо отвергнуть их вежливую настойчивость, и поэтому я отдал свой сундучок мальчику, явно младше меня, и влез в носилки. Их несла женщина, достаточно старая, чтобы быть моей бабушкой. Я вспыхнул, увидев, с каким любопытством смотрит на нас народ на улицах и как они быстро переговариваются между собой при виде нас. Я видел несколько других носилок, и в них сидели люди явно старые и немощные. Я сжал зубы и пытался не думать о том, что Верити почувствовал бы при таком проявлении невежества. Я пытался приветливо смотреть на тех, мимо которых мы проезжали, и старался, чтобы на моем лице отражалось восхищение их садами и прекрасными зданиями.
Видимо, я преуспел в этом, потому что вскоре мои носилки начали двигаться медленнее, чтобы дать мне время разглядеть окружающее и чтобы женщины могли указать на все, что я мог пропустить или не заметить. Они говорили со мной на чьюрда и были в восторге, обнаружив, что я, хоть и с трудом, понимаю их язык. Чейд научил меня тому немногому, что знал сам, но не подготовил к тому, насколько музыкальным был этот язык, и я вскоре понял, что высота тона имеет такое же значение, как и звуки слова. К счастью, я хорошо улавливал такие вещи, поэтому мужественно вслепую ринулся в беседу со своими носильщиками, решив, что после этого смогу успешнее вести беседы во дворце и уже не буду больше выглядеть таким чужеземным дурнем. Одна женщина взяла на себя обязанность рассказывать мне обо всем, мимо чего мы проходили. Ее звали Джонки, и когда я сказал ей, что меня зовут Фитц Чивэл, она несколько раз пробормотала это про себя, чтобы лучше запомнить.
С огромным трудом я убедил моих носильщиц один раз остановиться и позволить мне слезть, чтобы осмотреть один сад. Меня привлекли не яркие цветы, а то, что, как мне показалось, было каким-то видом ивы, росшей спиралями и завитками, в отличие от прямой ивы, к которой я привык. Я провел пальцами по мягкой коре одной ветки и почувствовал уверенность, что я мог бы попросить разрешения срезать отводок, но не осмелился взять кусочек коры, опасаясь, что это может быть воспринято как грубость. Одна старая женщина остановилась около меня, улыбнулась и потом провела рукой по верхушкам низкорослой травы с мелкими листьями, растущей на грядке под деревом. Аромат, который поднимался от потревоженных листьев, ошеломил меня, и она громко засмеялась при виде восторга на моем лице. Мне хотелось задержаться подольше, но мои носильщицы выразительно меня поторапливали – нам было необходимо догнать остальных, прежде чем они дойдут до дворца. Я понял, что нам предстоит официальное приветствие, которое я не должен пропустить.
Наша процессия вилась вверх по расположенной террасами улице все выше и выше, и наконец наши носилки были опущены перед дворцом, который представлял собой группу ярких строений, похожих на бутоны. Главные здания были пурпурного цвета с белыми верхушками и напомнили мне люпин, растущий вдоль дорог, и прибрежный цветущий горошек Баккипа. Я стоял около своих носилок, разглядывая дворец, но когда повернулся выразить свой восторг моим носильщицам, они уже исчезли. Они появились снова через несколько мгновений, одетые в шафран и лазурь, персик и розу, как и другие носилыцицы, и ходили среди нас, предлагая миски с ароматической водой и мягкую ткань, чтобы смыть пыль и усталость с наших лиц и шей. Мальчики и молодые мужчины, в синих подпоясанных туниках, разносили ягодное вино и крошечные медовые пряники. Когда мы умылись и отведали вина и меда, нас пригласили во дворец.
Внутренность дворца была для меня такой же чуждой, как и остальной Джампи. Огромная центральная колонна поддерживала главное сооружение, а самое поверхностное исследование обнаружило, что это необъятный ствол дерева со вздутиями корней, все еще заметных под камнями, вымостившими пол помещения. Грациозно изогнутые стены поддерживались такими же деревьями, и через много дней я обнаружил, что «выращивание» дворца заняло почти сто лет. Центральное дерево было выбрано, площадка расчищена, и потом был посажен круг поддерживающих деревьев. За ними ухаживали и по мере их роста придавали им форму при помощи веревок и обрезки, так что все они склонялись к центральному дереву. В какой-то момент времени все остальные ветви были обрезаны и верхушки перевиты вместе, чтобы сформировать крону. Потом были созданы стены, сперва из слоя тонкой ткани, которая потом была покрыта лаком для твердости, и на нее слой за слоем накладывали
