Дай-ка мне заняться ей. Ты еле стоишь. Пойди отдохни, – он добавил, почти весело: – В следующий раз ты сможешь вычистить для меня Стаутхарта.
– Баррич сдерет с меня шкуру, если я дам кому-нибудь другому ухаживать за моей лошадью.
– Нет, не сдерет. Он не дал бы ухаживать за животным тому, кто еле стоит на ногах, – заметил Баррич, появившийся у стойла. – Оставь Суути Хендсу, мальчик. Он знает свою работу. Хендс, пригляди за конюшней. Когда закончишь с Суути, посмотри эту пеструю кобылу в южном крыле. Я не знаю, кто ее хозяин и откуда она взялась, но она, кажется, больна. Если это так, пусть мальчики уведут ее от других лошадей, и вымой стойло уксусом. Я вернусь, как только провожу Фитца Чивэла в его комнату. Я захвачу еду и мы поужинаем у меня. Да, и скажи мальчику, чтобы разжег огонь. Там, наверху, наверное, холодно, как в пещере.
Хендс кивнул, уже занятый моей лошадью. К носу Суути прилип овес. Баррич взял меня под руку.
– Пошли, – сказал он так же, как сказал бы любой лошади. Я обнаружил, что прислоняюсь к нему, пока мы шли вдоль длинного ряда стойл. У двери он взял фонарь. После тепла конюшни ночь казалась холоднее и темнее, чем раньше. Пока мы шли по замерзшей дорожке к кухне, снова пошел снег. Мое сознание кружилось и уплывало вместе со снежинками. Я почти не чувствовал ног.
– Теперь все переменилось навеки, – сказал я в ночь. Мои слова затерялись в пушинках снега.
– Что именно? – насторожился Баррич. Судя по его тону, он боялся, что у меня снова начинается лихорадка.
– Все. То, как ты обращаешься со мной, когда об этом не думаешь. Как Хендс обращается со мной. Два года назад мы были друзьями. Просто двое мальчишек, работающих в конюшне. Он никогда не предлагал вычистить за меня мою лошадь. Но сегодня он обращался со мной как с бесполезной развалиной... как будто это даже не может обидеть меня. Как будто я только и жду, что он будет делать за меня такие вещи. Человек у ворот даже не узнал меня. Даже ты, Баррич. Шесть месяцев или год назад, если бы я заболел, ты бы потащил меня к себе и вылечил, как любую из своих собак. А если бы я стал жаловаться, ты бы этого не потерпел. А теперь ты проводишь меня до дверей кухни и...
– Перестань скулить, – оборвал меня Баррич, – перестань жаловаться и жалеть себя. Если бы Хендс выглядел, как ты, ты бы сделал для него то же самое. – Почти против воли он добавил: – Все меняется, потому что время идет. Хендс не перестал быть твоим другом. Но ты не тот мальчик, который уехал из Баккипа во время жатвы. Тот Фитц был посыльным Верити и конюшим у меня, но не более того. Королевский бастард, да, но это тогда не имело значения ни для кого, кроме меня. Но наверху, в Джампи, в Горном Королевстве, ты показал, что представляешь собой нечто большее. Не имеет никакого значения, что ты бледен или что ты еле можешь ходить, проведя день в седле. Ты ведешь себя как подобает сыну Чивэла. Вот что выдает твоя осанка, и вот на что прореагировали стражники у ворот. И Хендс, – он вздохнул и замолчал, открывая плечом тяжелую дверь, – и я. Эда да поможет нам всем, – пробормотал он.
Но потом, как бы для того, чтобы опровергнуть собственные слова, он втолкнул меня в солдатскую столовую и бесцеремонно бросил на одну из длинных скамеек у изрезанного деревянного стола. В столовой пахло невероятно аппетитно. Это было место, куда мог прийти любой солдат, какой бы мокрый, заснеженный или грязный он ни был, и получить еду и тепло. У поварихи всегда был котел тушеного мяса, медленно кипящий над огнем, хлеб и сыр ждали на столе, так же как и большой кусок желтого летнего масла из глубокого ледника. Я оторвался от второй миски рагу и увидел, что Баррич с веселым интересом следит за мной.
– Лучше? – спросил он.
Я на секунду перестал жевать, чтобы обдумать это.
– Да. – Мне было тепло, я был сыт, и, хотя я устал, это была хорошая усталость. Такая, которую может излечить простой сон. Я поднял руку и посмотрел на нее. Я все еще чувствовал дрожь, но она была незаметной для глаза. – Гораздо лучше. – Я встал и обнаружил, что ноги держат меня.
– Теперь ты готов к докладу у короля.
Я, не веря, уставился на него:
– Сейчас? Сегодня? Король Шрюд давно в постели. Меня не пропустит стража.
– Может и так, и тогда будь благодарен за это. Но ты должен по крайней мере дать о себе знать. Королю решать, когда он тебя примет. Если тебя прогонят, можешь ложиться в постель. Но я готов поспорить, что если король Шрюд не станет с тобой говорить, то принц Верити захочет услышать твой доклад. И, вероятно, прямо сейчас.
– Ты идешь назад в конюшню?
– Конечно, – он улыбнулся с волчьим самодовольством, – я ведь обычный начальник конюшен, Фитц. Мне нечего докладывать. И я обещал Хендсу, что принесу ему поесть.
Я молча смотрел, как он нагружает поднос. Он нарезал хлеб длинными кусками, наполнил две миски горячим мясом, накрыл их хлебом, положил сверху ломоть сыра и большой кусок желтого масла.
– Что ты думаешь о Хендсе?
– Он хороший парень, – неохотно сказал Баррич.
– Он не просто хороший парень. Ты выбрал его, чтобы сопровождать нас из Горного Королевства, а всех остальных отослал назад с общим караваном.
– Мне нужен был надежный человек. Ты был тогда... очень болен. Да и я чувствовал себя не намного лучше, говоря по правде. – Он поднял руку, чтобы коснуться белой пряди в черных волосах – напоминание об ударе, который чуть не убил его.
– А почему ты выбрал его?
– Да я тут ни при чем. Он сам пришел ко мне. Как-то он узнал, куда они нас поместили, и уговорил Джонки пропустить его. Я все еще был весь перевязан, перед глазами туман. Я скорее почувствовал, что он стоит рядом. Я спросил, что ему нужно, и он сказал, что я должен сделать кого-то распорядителем, потому что, когда я болен, а Коба нет, дела в конюшне идут неважно.
– И это произвело на тебя впечатление.
– Он говорил дело. Никаких ненужных вопросов обо мне, или о тебе, или о том, что случилось. Он нашел дело, которым мог заняться, и пришел за этим. Я люблю это в мужчинах. Знать, что ты можешь, и делать это. Так что я поручил ему конюшню. Он управлялся хорошо. Я оставил его, а остальных отослал домой, потому что знал, что мне может понадобиться помощь. И кроме того, я хотел разобраться в нем. Хочет он выслужиться или по-настоящему понимает, что должен делать для животного? Нужна ли ему власть над лошадьми или их хорошее состояние?
– Что ты думаешь о нем сейчас?
– Я уже немолод. Думаю, баккипским конюшням не помешает новый хороший начальник, когда я уже не смогу управиться с норовистым жеребцом. Не то чтобы я собирался скоро отойти в сторону – его еще многому надо научить. Но мы с ним оба достаточно молоды – он, чтобы учиться, я, чтобы учить. Вот и хорошо.
Я кивнул. “Когда-то, – подумал я, – он готовил это место для меня. Теперь мы оба знаем, что это было напрасно”.
Он повернулся, чтобы идти.
– Баррич, – сказал я тихо. Он остановился. – Никто не может заменить тебя. Спасибо тебе. За все, что ты сделал за последние месяцы. Я обязан тебе жизнью. Ты не только спас меня от смерти. Ты дал мне жизнь и то, чем я стал. С тех пор, как мне было шесть. Чивэл был моим отцом, я знаю. Но я никогда не видел его. Ты был мне отцом каждый день, много лет. Я не всегда принимал...
Баррич фыркнул:
– Ты это скажешь, когда один из нас будет помирать. Иди, доложись королю и в постель.